Колесо в заброшенном парке

Федоров Антон

— Холодный, — сказал Добрыня. — Как мороженое, правда?

— Угу, — ответил Бурик. — У тебя какой?

— У меня… — Добрыня посмотрел на этикетку. — Ананасовый. А у тебя?

— Манго с персиком. Вот только не пойму, где манго, а где персик — все на один вкус.

— На, попробуй мой.

— Давай… А ты — мой.

Бурик запустил ложку в стаканчик Добрыни и зачерпнул содержимого.

— Ого! Смотри, какая маска!

— Где? — спросил Добрыня, заглядывая в стаканчик.

— Да вон, на стене! С клыками.

— А…

Подумаешь. У моего дяди такая же есть. Правда, без клыков. Но тоже дурацкая. Посмотри лучше, какой кортик!

— Это не кортик, а кинжал!

— Да лана, Сан Саныч! — ответил Добрыня. — А то я кортиков не видал…

В двери показались Вовка и бледная Татьяна Владимировна.

— Это не кинжал и не кортик, — сказал Вовка. — Это херсонский митрен. Его носили на поясе в виде украшения как знак доблести. Но можно и колбасу порезать. Одинаково годится и для хозяйственных нужд, и для выяснения… феодальных отношений.

— Я же говорил, кинжал! — обрадовался Добрыня.

— Это я говорил! — возразил Бурик. — А ты заладил: «кортик, кортик…» Кортик — это у моряков!

— А… а в этих… феодалистических отношениях тоже были моряки! Нам историчка рассказывала. Ой, она у нас дура такая!..

— Слава! — всплеснула руками Татьяна Владимировна.

— Не феодалистич… чес… — Вовка безуспешно пытался воспроизвести созданного Добрыней словесного монстра, — … литичес… тьфу! Феодальных! А первым мореплавателем на длинные дистанции вообще был Ной. Понял? Феодалист…

— Сам такой… — ответил Добрыня, расплывшись в своей неповторимой щербатой улыбке.

— Слава… — повторила мать уже совершенно упавшим голосом. — Извинись сейчас же!

— Щассс… — Добрыня улыбнулся еще шире. — Вовочка, ты уж меня прости, обормота… — Интонация была совсем как у Татьяны Владимировны, когда та смущалась, терялась или расстраивалась. Таланта пародиста Добрыне явно было не занимать.

Вовка и Татьяна Владимировна в праведном негодовании посмотрели друг на друга.

— А куда эту штуку деть? — помахал опустевшей йогуртной упаковкой Бурик.

— Сашка! — возмутился Вовка. — А то ты до сих пор не уяснил, где в этом доме параша! Ой… — он покосился на Татьяну Владимировну. — В смысле… я хотел сказать мусорное ведро…

Мальчишки на диване покатились со смеху.

— Да… — слегка смущенно продолжил Вовка, стараясь не глядеть на Татьяну Владимировну. — Я полагаю, оно на кухне… под раковиной. Если только не ускакало куда-нибудь за это время. Пойдемте, я вам покажу.

Он взял Татьяну Владимировну под руку. Та расхохоталась:

— Да, Володя… — сквозь смех сказала она. — Вы действительно способны обратить всю эту нелепую ситуацию в комфортные тона.

Вовка смотрел на нее, смеющуюся, и вдруг понял, что, в сущности, она очень красива. Вот только сменить бы эту идиотскую дешевую косметику и прическу… Ну хотя

бы как у Любки сделать — «фантазийного направления». Стасу бы такую жену…

— Милый… милый Карлсон… — с интонацией Фрекен Бок — Фаины Раневской подхватил Добрыня.

Тут расхохотался Бурик.

— Так! — Вовка нехотя расстался с мыслями о Любе и о потенциальной стасовой жене. — А кто разрешил на диван с ногами?!! — Он деланно сверкнул глазами в сторону довольных пацанят. — Татьяна Владимировна, вы уж тут с ними построже. Не то на шею сядут. Ну… вроде все показал, могу с легким сердцем вас покинуть. У нас со Стасом сегодня местная командировка перед отъездом.

— Далеко? — обеспокоено спросила Татьяна Владимировна.

— Нет, — поспешил успокоить ее Вовка. — Скорее надолго — до вечера… позднего.

— А куда? — спросил с дивана Бурик.

— Туда! — весело рассердился Вовка. — На ту самую Кудыкину Гору! Может, тебе объяснительную по этому поводу написать? — И уже Татьяне Владимировне: — В ближайшее Подмосковье. В некотором смысле… этнографическая экспедиция. А вылет у нас через три дня.

— «Он улетел… Но обещал вернуться…», — голос Раневской получался у Добрыни ностальгически похожим.

Москва, Рижский вокзал

— А не откушать ли нам шампанского Екатеринбургского винкомбината, — сказал Стас, когда двери закрылись и электричка «Москва — Волоколамск» пришла в движение. — Аспирант один вчера привез. Ящик… Я тут захватил для пробы.

— Весь ящик? — удивился Вовка.

— Не весь, разумеется. Несколько экземпляров. Зацени! — у Стаса, как у индийского факира, появилась в руке большая зеленая бутылка, чуть запотевшая от холода.

— Вау! Бис!! — восхитился Вовка.

В другой руке у Стаса появились большие пластиковые стаканы, в какие наливают бочковое пиво в дешевых забегаловках.

— Ну, ты даешь, Стас! Ты это серьезно? Вот так сразу? Прямо здесь?

— А чего тянуть? Стрессы прошедшей недели требуют хоть какого-то минимального выхода…

— Да? Минимального выхода? Это в таких-то количествах? — Вовка подозрительно покосился на большой кожаный рюкзак Стаса, под завязку набитый чем-то, имеющим подозрительно округлые формы.

— Подумаешь… — Стас слегка замялся. — Запас карман не тянет. А шампанское — лучший антидепрессант, да будет тебе известно!

— Ох, темнишь ты что-то… недоговариваешь… Сколько там у тебя? — спросил было Вовка, но тут прогремел выстрел, заставив редких пассажиров в полупустом вагоне от неожиданности подскочить на месте. Пластиковая пробка ударила в потолок, срикошетила от стены и волчком закрутилась в проходе.

— Ну, с поехалом! — провозгласил Стас.

Дмитровская