Колесо в заброшенном парке
Шрифт:
— Это ты пометил? — спросил Добрыня.
— Ага. Давно уже. Я сюда поздно вечером с линейкой пришел и замерил расстояния от рельсов. Чтобы уж наверняка по центру…
— Голова! — оценил Добрыня.
— Да ну… На меня тут какие-то пьяные как на идиота посмотрели.
— На то они и пьяные. Куда вставать?
— Да вот прямо сюда. Пяткой.
— На крестик?
— Ага… Только правой ногой.
Добрыня переступил на другую ногу и лихо крутанулся.
— Получилось? — спросил он.
— Кажется, да…
— Теперь ты.
Бурик послушно
— Чё, парни, офигели, что ли? — раздался рядом нетрезвый голос.
— Не ваше свинячье дело! — вежливым тоном парировал Добрыня. — Пошли, Саш.
Не обращая внимания на несущуюся следом матерную ругань, мальчишки пошли по трамвайной линии в сторону моста.
— Ты загадал? — спросил Бурик.
— Ага, — отозвался Добрыня. — А ты?
— Я тоже успел. Значит, все сбудется.
Поднявшись на трамвайный мост, они остановились примерно на середине, любуясь открывшимся видом. Внизу причудливо извивались рельсовые развязки, расцвеченные синими и красными огнями маленьких светофоров, таящихся у самых рельсов.
— Красиво, да? — спросил Бурик, облокотившись на чугунные перила моста.
Добрыня встал рядом, коснулся плечом.
— Ага. Здорово! Как созвездия.
— Ты знаешь, — смущенно начал Бурик, — когда я был совсем маленьким… ну, лет шесть-семь мне было, мы с папой часто ходили сюда гулять вечером. И когда я видел трамвай, который забирается на мост, мне казалось, что он обязательно взлетит и полетит куда-нибудь на другую планету. Я даже название придумал — Межпланетный Трамвай.
Добрыня молчал, готовый слушать дальше.
— Ну и вот… А на мосту трамвай сразу сворачивает направо. И действительно, кажется, будто он пропал. Или улетел…
— А папа не смеялся?
Бурик удивленно посмотрел на друга.
— Нет, конечно. Он у меня все понимает. Даже сказал, что, скорее всего, трамвай не улетает на другую планету… ну зачем связываться с этой невесомостью, безвоздушным пространством… Папа сказал, что это не-тех-но-ло-гично. Гораздо интереснее придумать, что трамвай на этом мосту как бы чиркает по грани соседнего пространства и может перейти туда. А уж там может быть что угодно — и другая планета, и вообще Счастливая Страна…
Мимо загрохотал трамвайный вагон. Проехав мимо мальчишек, он лихо завернул в сторону в конце моста — там был устроен спуск — и сразу пропал из поля зрения.
— А что, похоже, будто и правда того… улетел, — сказал Добрыня.
Мальчишки не спеша пошли вслед уехавшему трамваю. Спустившись с противоположной стороны моста, они, не сговариваясь, свернули на железную дорогу, ведущую на их любимый балкончик.
На балкончике сидели два странных типа. В руках они держали пластиковые стаканы. Рядом стояла початая бутылка шампанского, а на расстеленном пакете было разложено что-то нетривиальное и жутко аппетитное.
Мальчишки, заболтавшись, не заметили незнакомцев, и теперь, подойдя вплотную, удивленно уставились на это чудное пиршество. Один из типов,
— …когда пишешь в соавторстве, важно уметь слушать друг друга! Надо вести диалог и все время подавать друг другу идеи. А у нас с тобой… — увидев подошедших мальчишек, он замолчал на полуслове. — Ну вот… Нас уже навещают собственные герои. Допились!
— Нечего было так реально их описывать! — спокойно отозвался второй, несколько более худощавый. Он внимательно посмотрел на мальчишек и вдруг сказал: — Знаешь, пошли… Пошли-пошли. Это место им сейчас нужнее, чем нам.
Первый молча согласился и принялся собирать закуску и закупоривать бутылку.
— Слушай, я так не могу, — вдруг сказал он, бросая пакет. — Не соавторы получаются, а какие-то жлобы! — Он повернулся к мальчишкам. — Ребят, голодные?
— Не… — ответил Добрыня несколько неопределенно. — Только что ели.
На этих словах Бурик шумно сглотнул.
— Да что вы там ели! — вступил второй. — Небось, чипсы какие-нибудь.
— Да мы не голодные, спасибо.
— Ну, смотрите…
Уходя с балкончика, они обернулись. Тощий помахал мальчишкам рукой.
— Только осторожней, — сказал небритый.
— Ага… Мы осторожно, — ответил Добрыня, привычно располагаясь на балкончике и просовывая длинные ноги сквозь нижнюю планку ограждения.
— Что-то вкусное тут ели… — сказал Бурик, располагаясь рядом и принюхиваясь. — Жаль, унесли. Чего ты отказался-то?
— Да ну… — ответил Добрыня. — Незнакомые дядьки. И вообще, неудобно. А поесть было бы неплохо…
Он потянул носом и закатил глаза то ли от удовольствия, то ли от голода.
— Пойдем ко мне — бабуля нас покормит. Только давай еще немного посидим.
— Конечно, — ответил Добрыня, ковыряя пальцем криво нацарапанную надпись на досках: «Антон», и чуть ниже: «Борис». Затем достал из кармана длинный ключ и начал выцарапывать бородкой: «Бурик. Добрыня».
Бурик молча следил за его действиями. Когда надпись была готова, он вытащил из кармана ручку и принялся обводить буквы. Потом подумал и зачем-то обвел имена неизвестных Антона и Бориса.
— Зачем их-то? — спросил Добрыня.
— Сам не знаю. Почему-то захотелось… Как ты думаешь, это ничего, что мы написали здесь свои имена? Мне кажется, что ничего…
— Конечно! Мы же не просто так. И не на живом дереве пишем.
— Мне почему-то кажется — они тоже не просто так… — рассеяно сказал Бурик, ковыряя ногтем букву «Т» в слове «Антон».
Вечернее солнце ласково согревало мальчишек, сидящих на балкончике, болтающих ногами и никуда не спешащих. Сзади изредка проносились электрички, ветер ерошил давно не стриженные мальчишечьи лохмы.
Медленно опускалась вода в шлюзе, оголяя черные блестящие стены. Было тихо и спокойно, ребята знали, что здесь ничего плохого с ними не может случиться. Даже легкое чувство голода не омрачало опустившегося на них счастья. Наверное, оно было одним из его составляющих.