Колхозное строительство 6
Шрифт:
2) с небольшой задержкой подрывается второй заряд (или несколько зарядов), вызывающий детонацию облака аэрозоля.
Интермеццо шестнадцатое (продолжение).
Маршал Гречко смотрел в бинокль, как из наследниц «Катюш» — установок «Град» — с визгом вылетают огненные смерчи ракет. Одна установка способна за 20 секунд выпустить 40 реактивных снарядов калибра 122 мм и поразить цели на площади в 15–20 гектаров на удалении до 25–30 километров. По скоплениям китайских войск на острове Даманский стреляли несколько «Градов». Минуту. Потом огонь перенесли на китайскую территорию. Потом ещё глубже. До 10 километров вглубь. Там находился 24 пехотный полк Народно-Освободительной армии
— Вы б поберегли снаряды, Олег Александрович, — буркнул министр, когда вой и грохот закончились.
— Сам не ожидал, товарищ маршал Советского Союза. Что теперь будет? Вой во всех газетах по всему миру?
— Мне Тишков к этим бомбам обещал ещё одну, информационную, взорвать. Французские газеты сегодня же расскажут про «Лучи Смерти». Это мы не ракетами по Китаю жахнули, а специальными лучиками. Применили «Криптоновый лазер».
— А есть такие?
— Понятия не имею. Но Тишков говорит, что теперь Штаты миллионы долларов истратят, чтобы эти «Лучи Смерти» криптоновые самим разработать. Ты, генерал, забудь, что я сейчас сказал.
— Так точно.
— В Москву пора. Тут, думаю, долго теперь тишина стоять будет.
Глава 22
Событие пятидесятое
— И сказал Кашпировский мальчику: «Брось костыли и иди!». И мальчик бросил костыли и пошёл.
— А что у мальчика было-то?
— Насморк.
— А костыли почему?
— Бабушке нёс.
Старики-разбойники по завершении своего беспримерно-бесстрашно-безумно-безшабашного перелёта все хором угодили на две недели к Кашпировскому — нет, не мозги чинить, а восстанавливаться. Виданное ли дело — в семьдесят-восемьдесят лет устраивать над собой такие эксперименты! Получается, что-то большее, чем разум и рассудок, тут в ход пошло. Не голова решение принимала — сердце. Хоть и старенькое, изношенное, стучащее с перебоями — а поди-ка.
Как оклемались, бешбармаком отъелись — собрал их Пётр у себя. Анатолий Михайлович Кашпировский бурчал, двигая ушами на коротко подстриженной голове:
— Куда? Их бы на месяц хоть, у одного печёнка, у второго сердце — да у всех сердце…
— Анатолий Михайлович, сколько у них тех месяцев осталось! Вот первоочередные дела решат, и попробую уговорить ещё посетить твой «дивный уголок».
— Докторов слушают, когда кольнёт, а не когда они советы дают…
— Услышал. При первой возможности.
Документы уже делают, скоро полетят в Москву оформляться в граждане СССР. Получат страшные серые паспорта. «Денег нет». Так не меняй! А новые выдавай хоть уже красные. «С нового года…». На бьюдущий неделья! Стыдно за страну. Достойна она вот таких? Статные старики, что называется — маститые. Штелле Туполева в Кремле как-то встретил — вот одна с ними порода. Зубры.
— Так что делать теперь будете? Родные места поедете смотреть?
— Ну, это как водится. Могилам поклониться… если отыщутся. Потом — можете нами располагать, — ответ держал Игорь Иванович Сикорский, как лидер и вдохновитель. — Только вот на Бориса Вячеславовича купец уже есть, его ещё из санатория какие-то местные господа хотели увезти.
— Ума не приложу, кому я тут понадобился. Я ведь после войны уже не авиацией — кораблестроением занимался, учебники по теории мореходности писал, — пожал плечами Корвин-Круковский. — Зазывали на какой-то завод имени Кирова. Только где
— Хм. А моторчик от торпеды не вы ли по ошибке в самолёт загрузили?
— Был грех! Привезли нам в институт на испытания, а я лейтенантика уговорил русскую водку попробовать… напробовался юноша, да и показал кладовочку, куда эти штуковины сложили. Слаб-с.
— Тогда понятно. Ну вы не отказывайтесь, там увидите, — и в самом деле понятно. Завод имени Кирова — второй после Дагдизеля производитель торпед в СССР. А моря тут и в самом деле нет, зато неподалёку, в Киргизии, — озеро Иссык-Куль, где их изделия и испытывают.
— Ну, раз вы говорите — не буду.
— А что же семьи-то ваши? Может, вывозить кого срочно надо? ФБР копать же будет.
— Что вы, Пётр Миронович! Мы никому ни слова. И вправду ведь могли бы привлечь за недонесение о готовящейся измене. Только дети наши — они уже американцы. Родились там, выросли, это их страна. Надеюсь, простят нас, старых дураков. Вот жён бы привезти — дело другое…
— А моя дочка поедет! — перебил Викториан Романович Качинский. — И вот ведь странное дело. Сам я поляк, жена моя Елена Владимировна — немка, урождённая Оффенберг — а как узнали, что Милочка себе русского мужа нашла — радости было до небес. Серёжа Бобылёв, строитель. Они только по-русски в семье говорят, гости у них собираются, стихи читают, песни поют. И ваши песни тоже. Вот бы их с вашей Машей познакомить. Нда… Нехорошо сейчас в Америке, война — не война, но опасно. Лучше пусть тут, — Качинский скрипнул зубами. В Гражданскую у него погибли двое братьев.
— А про меня вот все думали — поляк, приходило паньство, в землячества звали — усмехнулся Корвин. — А мы спокон веку — православные литовские дворяне. С Пясецким, есть такой конструктор вертолётов, как-то на этой почве разругались до смерти. Вот какая шляхта ныне пошла — ни гербов, ни родословных книг не знают. Хотя супруга моя, Евгения Адольфовна — та как раз полька, из Новицких. Но уж старые мы, вместе одряхлели — и помирать лучше вместе. Поедет.
— А я, вы, наверное, думаете, немец? — хохотнул Игорь Васильевич Бенсен. — Все думают. Только мы — Бензины, ударение на первый слог. Из природных южноруссов. Когда уехали, папа переделал фамилию на иностранный лад, а я теперь думаю — обратно переименовываться, вроде как, и неловко, засмеют ведь. Ещё бы Керосиновым назвался, скажут. Только вот мою жену попрошу вас поскорее привезти. Машенька болеет, ей без меня тяжело. У вас ведь тут и медицина бесплатная, а я и там со своими летучими кофемолками в золоте не купался.
— Ну, моей-то Ларисы уж двадцать лет как нет. Я женился было на американке, она и сына мне родила… пятого. Но девка молодая, сорок лет. Где мне, старику, с ней справиться! Погуливает. Отписал им, что там у меня осталось, — не пропадут, — вздохнул Михаил Михайлович Струков. Впрочем, грусть восьмидесятипятилетнего капитана кавалерии явно была напускной. Прямая, как палаш, спина, щегольские подкрученные усы. Этот ещё повоюет! — А я ведь вам подарков привёз кучу. Когда «Локхид» меня с госзаказом на транспортники переехал, а Кайзер нашу фирму «Чейз» оттяпал — федеральных агентов напустили, проходу мне не давали. Так я собрал газеты, черновики всякие, костёр во дворе развёл, да и спалил весь этот мусор к чертям. Бегал, стенал — форменную, словом, трагикомедию ломал. А они, дурашки, решили, что я от чертежей и производственной документации избавлялся. Отстали. А она-то вот! Так что, коли вашим нужно — простите, нашим — то кое-какие вычисления восстановить, и в производство можно пускать. Самолётики простые, недорогие, да я ещё шасси удумал особое — на любой огород можно сажать.