Коллапсис
Шрифт:
– Но Кэллин не больна!
В ясных голубых глазах Джеймса стояли непроизвольные слёзы: ему было больно слушать истерику лучшего друга, смотреть, как он терзается от общей для них боли.
– Майкл, слышишь меня? Не смей, не смей так говорить. Кэллин не больна…
– Не больна? – с едкой усмешкой переспросил Волкмер и, выпрямившись, со свистом втянул воздух. – Кэллин нужна квалифицированная медицинская помощь. Ей нужен специалист, Джимми, ты понимаешь это? Я и так протянул непозволительно долго из-за своей дешёвой самонадеянности! Я признаю свою ошибку и хочу помочь Кэллин.
– Ты хочешь упечь её в психушку? – испуг – вот что услышал Майкл в дрогнувшем, осипшем голосе
– Я так больше не могу, – отрезал Волкмер, как если бы обрушил лезвие гильотины.
Именно это ощутил Маккил – гильотину, обрушившуюся на него в лике Майкла Волкмера.
Майкла Волкмера, лгавшего ему всё это время. Но Джеймса проглотил рвущийся гнев, закупорил его в сердце, замкнув на десятки замков, плетущихся паутиной вен. Чтобы унять дрожь, он сжал правой рукой левое запястье. И когда успокоился, запустил руку в левый карман, нащупав приятный холодный металл. Иногда Джеймсу казалось, что он переживает за Кэллин больше Майкла. Жестоко и беспечно друг качал головой и ретиво заявлял, что Кэллин уехала с братьями и сёстрами их свободной семьи, крышей над головой которым служило небо.
Его прекрасная Кэллин Блэр, кружащая под струны гитары в цветной ситцевой юбке, чьи полы развевал беспечный ветер. Ветер, пахнущий полевыми цветами и растрепавший локоны, которые приласкало знойное солнце, обесцветив их в едва заметный рыжий оттенок. Идеальный для её тёплых карих всегда улыбающихся глаз, устремлённых к небу, смотря на которое каждый мог почувствовать себя свободным.
Кэллин любила свободу, Кэллин жила свободой.
И Кэллин Блэр стала узницей беспощадного человеческого мозга.
– Я поговорю с ней. Позволь мне поговорить с ней в последний раз. Последняя попытка.
Но на этот кроткий глас, каким исповедуются своему священнику, Майкл ответил жестоким и беспрекословным «Нет».
Вечер перешёл в ночь. Пока Майкл убирал со стола, Джеймс, разминая кости, потягиваясь и раскачиваясь, отправился по узкому коридорчику к ванной комнате. В доме стоял полумрак, кроме кухни и гостиной, откуда доносился голос Блэр. У Джеймса сжалось сердце, он остановился, не решаясь пройти мимо открытой двери. Так он ворвётся в личное, тайное пространство, увидит и услышит нечто сакральное. Нет, это было оправдание – Маккил страшился порыва собственных чувств. Что если он увидит семенящую по комнате Блэр, воздевшую руки к невидимому принцу, что если увидит лихорадочный блеск её несчастных влюблённых глаз, услышит трепетный ласковый голос, то не выдержит и кинется к ней. Упадёт на колени и крепко обнимет, моля о прощении, осыпая её лицо поцелуями, взывая проснуться от безумного сна и вернуться в реальность, где есть любящий её человек.
– Я больше не вижу этой границы, – промолвил нежный, полный любви голос Кэллин. – Границы между сном и реальностью. Между миром и насилием. Я будто сплю наяву. И не могу понять, что есть мой кошмарный сон. Сплю ли я в нараке [1] или бодрствую в преталоке [2] . Я лишь душа, тонущая в океане блуждания, стремящаяся к освобождению. Я хочу освободиться от своих страданий, но не вижу света. Свет, как средь звёзд, где не нужна ни реальность, ни сон. Где нет места войне, где жизнь и смерть слились в одном танце, разомкнув порочный круг. Танец в небе над самой жизнью, но не достигший смерти.
1
Ад в буддизме, мир адских существ (нараков), которые подвержены тяжёлым мучениям вследствие своих кармических деяний (то есть деяний прошлой жизни). В отличие от христианского или мусульманского ада, мучения не вечные, и после довольно длительного срока искупления негативная карма исчерпывается, и существа могут переродиться в высших мирах.
2
Мир претов (голодных духов) – преталока, связан с острой жаждой, которую никак нельзя насытить или удовлетворить. Преты занимают своего рода чистилище, предназначенное для людей, которые испортили свою карму завистью, отказом давать милостыню, жадностью и т. п. Они должны исправить свою карму, забытые своими родственниками, постоянно испытывая голод и жажду. Эти муки продолжаются, покуда карма не исправится.
Джеймс прижался боком к стене и выглянул из-за укрытия, как можно осторожнее, чтобы его не заметили.
Не было больше дитя солнца в ситцевых кофтах, с повязанным ободком вместо нимба над головой, какой помнило её небо. Отрезанные ножом волосы спадали на костлявые плечи, прикрытые ночной сорочкой. Глаза её обрамляли тени бессонных ночей. Вместо привычного пирсинга под нижней губой – пустой зияющий шрам алого оттенка, как резинка для волос на правом запястье.
Блэр, будто настоящий ангел, танцующий на звёздах небес, кружила по комнате вальс, сжимая невидимую руку спутника, обнимая незримую широкую спину, которая была не во власти скрыть её от глаз опешившего Джеймса.
Но вот она оступилась, покачнулась, но застыла – точно невидимая рука спасла её от падения. Схватившись за голову и сгорбившись, Блэр сделала несколько шагов и упала на ковёр, согнулась, потянувшись к коробке таблеток на полке журнального столика. Запила сразу две красно-белые пилюли небольшими глотками воды. Вздохнув с облегчением, вскинула руки, зацепившись пальцами за воздух, и поднялась так, как если бы ей помог подняться танцующий с ней спутник.
– Ты, правда, так думаешь? – восхищённо воскликнула Блэр и сложила ручки в молитве. – Мы были бы так счастливы, мне нужно только пробудиться! Это и есть то самое чувство, о котором так часто говорил гуру? Я, как птица, парящая в комнате, но не способная вырваться в родное небо! А ведь оно так близко!
И экспрессивно вскрикнув, она закружилась вокруг оси и кинулась к открытому балкону. На полном ходу запрыгнула на широкие перила, забралась и вытянулась, вскинув руки, балансируя на ненавистной грани между жизнью и смертью.
Джеймс задрожал всем телом, как лишённый голоса беспомощно прохрипел – протяжно и сипло, – ринулся вперёд, но поток ветра ударил по развевающимся у двери балкона занавескам, хлестнув его по лицу.
– Ночь длинна для пробудившегося, – нараспев протянула Кэллин и вскинула голову к усеянному небесными фонарями ночному небу. Глаза её светились совсем как звезды.
Маккил вбежал на балкон слишком поздно, вытянул руку, протяжно закричав, но поймал лишь край сорочки, выскользнувший из мокрых от волнения пальцев. Круто развернувшись, на мгновение краешком сознания уловив образ Джеймса, Блэр вытянула руки, будто расправив крылья, и накренила стан назад, сорвавшись с подоконника.
Одна секунда, и нет Кэллин. Так, словно не она, раскачиваясь, стояла на балконной перекладине. Так, словно не она единственный раз в жизни познала сладость полёта, свободу рассекающей небо птицы.