Коллапсис
Шрифт:
Никк только тяжело выдохнул, понимая, что ему будет очень сложно сдерживаться, но он напоминал себе, что эти люди больны и нуждаются в снисхождении и помощи. Мистера Гастингса едва не сшиб с ног танцующий человек, который теперь напевал вальс под нос – вероятно, они отвлекали его своей болтовнёй.
– Мистер Парсонс, вы не хотите присоединиться к нашей терапии?
Танцующий человек продолжил вальсировать.
– Мэтт Парсонс, – более напористо повторил врач.
– Не могу, не могу! – запричитал танцующий Мэтт Парсонс. – Я ждал этого танца слишком долго! Она обидится и снова надолго уйдёт! Мы танцуем
Граф Гастингс, понимая, что всё внимание приковано не к нему, сел на место, разочарованно вздохнув. Мэтт в очередном круге задел Делроя, едва не упавшего со своего места. Выпрямившись, Никк встретился с тяжёлым взглядом их врача.
– А вы, кажется, новенький? Я раньше вас не встречал, – и пробежался по обложкам медицинских карт.
– Я поступил сегодня в обед. Мистер Гилмор, вероятно, не успел завести на меня медкарту. Меня зовут Никк Делрой.
Десятки глаз устремились на новенького, отчего ему стало не по себе, и он нервно потёр шею. Но врача его фамилия не впечатлила.
– Что же вас к нам привело? Что с вами не так?
– Я думал, вы должны сказать, что со мной не так.
Врач прекратил выводить строчки в карте, пальцы лишь на мгновение сжали ручку сильнее обычного.
– Я порезал себе вены, потому что мне приказал голос.
– Голоса повсюду, Бэнни тоже их слышит, – донёсся тихий протяжный голос, который принадлежал сидящему на полу, в отличие от всех, человеку в маске коровы, какую могут носить дети на костюмированные праздники. Голосок его был ломающийся как у мальчишки в пубертатный период. Он ковырял под ногтями и раскачивался из стороны в сторону, что-то ворча себе под нос.
– Бэнни, может, сегодня ты снимешь маску?
– Бэнни не может. Бэнни хороший мальчик, он не виноват. Бэнни хотел как лучше. Бэнни хотел помочь ей. Бэнни не виноват.
– Мы все знаем, что Бэнни не виноват. Может, Бэнни хочет познакомиться с нашим новеньким?
– Бэнни стесняется новых лиц. Бэнни считает его лишним. – И шмыгнув носом, почесал пластик маски, отвернувшись спиной к группе.
– Наш новенький не кусается, ему наверняка интересно взглянуть на твоё лицо.
– Хватит! Хватит! Я больше не могу, моя голова раскалывается! Замолчите!
Всё это время забившийся в углу комнаты юноша (самый молодой в группе, не старше четырнадцати лет), прятавший лицо в коленях, взревел, как раненый зверь. Когда он поднял лицо, Никк вздрогнул – слишком сильно это лицо напоминало Эрика в детстве. Не столько внешностью, сколько состоянием. Такое же болезненно-бледное, с чёрными кругами под глазами. Он провёл обгрызенными ногтями, под которыми запеклась кровь, по лицу и сорванным от крика голосом истерично заверещал:
– Отпустите меня домой! Я хочу к маме и папе! Скажите ей, что я не болен! Я здоров! Мне не нужны таблетки, не нужны!
– Успокойся, Дэниел, мы закончим групповую терапию и вернёмся в палату. Я дам тебе снотворное, ты должен поспать.
– Я не могу! Мне нельзя спать, нельзя! Иначе они снова придут за мной! Люди в белых халатах! Я не хочу больше чувствовать боль! Песок, он повсюду! Он проникает в меня! Мне больно! Больно! Почему вы этого не понимаете? Вы хотите, чтобы я захлебнулся?!
Стоящая на входе охрана из рослых подтянутых мужчин потянулась к смирительной рубашке, которая, вероятно, принадлежала кричащему юноше.
– Дэниел, мы с тобой это уже обсуждали. Ты не можешь не спать. Человек может умереть без сна, ты должен преодолеть свой страх, пропустив его через себя.
– Но мне больно!
– В боли нет ничего страшного. Пока человек чувствует боль, он знает, что жив. Боль – у нас в мозгу, ты должен научиться её контролировать.
Никк хотел вставить слово, но его одёрнул сосед. Чуть наклонившись к Делрою боком, он зашептал:
– Лучше не надо. Пэйн не любит, когда его перебивают.
Никк взглянул на своего соседа, вероятно, ровесника, которого заметил не сразу. Скорее всего, он подошёл недавно, наплевав на правила внутреннего распорядка. В расслабленной позе, будто обстановка его нисколько не стесняла, он восседал откинувшись на спинку стула и фривольно закинув ногу на правую коленку. Светлые волосы на макушке были собраны в небрежный хвост, больше напоминающий пучок. Ниже голова выбрита под ноль. Единственный целый правый глаз смотрел на спичечный коробок, который он сминал в холеных пальцах.
– …ангел меня понимает. – Никк зацепился за обрывок фразы Дэниела. Поднявшись на ноги, покачиваясь из стороны в сторону, мальчишка направился на Пэйна. – Она поёт мне колыбельные, чтобы не было так больно. Она тоже хочет спать, и поэтому наблюдает за спящими.
Медбратья подхватили Дэниела, не позволив наброситься на доктора. Пэйн, выказывая безразличие к происходящему, косо наблюдал, как бьющегося в припадке Дэниела скручивают в белые жгуты, будто пеленают в пелёнки. На губах парня запузырилась белая пена, вид которой привёл в волнение многих пациентов. Бэнни начал раскачиваться взад-вперёд и причитать, что он хороший мальчик. Поднялся плач, смешанный с гоготом. Вскочивший на стул, ковырявшийся в носу, мужчина закричал, что он тоже видел ангела. Кто-то выскочил из комнаты, завопив на всю округу. А рядом сидящий сосед подскочил так внезапно, что Никк подпрыгнул от страха, и запустил спичечную коробку в удаляющихся медбратьев, тащащих Дэниела по полу.
– СДОХНИ!
Коробок врезался в спину одного из охранников и упал на пол.
Пэйн перевёл ничего не выражающий взгляд с сиротливо лежащего спичечного коробка на его обладателя. Пациент напыжился, гневно зарычал, и когда его ноздри вздулись как у быка, вскинул руку, указав пальцем в сторону проигнорировавших его мужчин, и гневно вскричал:
– Не смей недооценивать меня! Ты думаешь, я шучу? Я вполне серьёзен! Я взорву тебя и всю клинику! Вы будете полыхать в пламенной вспышке экспрессии и правды!
Крики неудавшегося подрывника удалялись по мере того, как его волочила по полу из комнаты прибывшая подмога.
Во всём этом шуме и хаосе Никк упал со стула и согнулся пополам, заткнув уши. Он готов был поклясться, что сам начинает сходить с ума. Безумие могло оказаться заразным.
После ужина Никк направился в общее мужское отделение, когда внимание его привлекло нечто не совсем нормальное в жизни простых обывателей, но вполне привычное для этого места: из-за угла торчала разговаривающая сама с собой задница. И по мере того, как приближался Делрой, голос становился отчётливее, и Никк узнал его.