Шрифт:
Часть 1. Ангел
Пролог Кэллин Блэр
Кэллин Блэр плохо спала. Сон предал её, покинул неожиданно, как покидает вдохновение беспрерывно строчащего романы автора, оставив за собой смятение и страх. А вдруг он больше никогда не вернётся?
Кэллин молилась о сне. В безмолвных молитвах коротала душные ночи, сложив дрожащие ледяные ладошки в замочек на груди, устремив уставший, заплаканный взгляд в потолок. Лежала на смятых подушках или стояла на покрытых синяками коленях, молясь, как монах-аскет. И также безуспешно.
Она искала потерянные сны в успокаивающей музыке, в шумном вентиляторе, дарящем искусственный ветер, во всевозможных позах для сна,
Кэллин бродила по квартире, проводя исхудавшими руками по грязным, потёртым обоям квартирки, которую снимал её молодой человек. Она завидовала Майклу: тот спал подобно младенцу, пока его возлюбленная с завистью наблюдала, как движутся глазные яблоки под веками в глубокой фазе сна. Слушала его сопение, надеясь, что, быть может, так она уснёт. Заразится чужим сновидением. Сидела на краю кровати и смотрела в открытое окно, откуда доносился субботний шум грохочущей музыки и пьяного смеха.
Иногда Кэллин впадала в забвение – скорее обмороки, чем сон. Короткое безумие в двадцать минут из длинного сна, после пробуждения которого Блэр тошнило и скручивало, а голову сжимало в раскалённые тиски.
После первых дней бессонницы Кэллин пыталась утомить себя физическими нагрузками и долгими прогулками в одиночестве.
После первой недели бессонницы она напоминала выблеванный больным сгусток желчи; чувствовала она себя, по крайней мере, именно так. Её тошнило, её ломило, она не могла взять в рот ни крошки, но Майкл упорно заставлял хотя бы обедать – готов был пережёвывать за неё залитые молоком хлопья, лишь бы она не изнуряла себя голодовкой.
После второй недели бессонницы Кэллин перестала отвечать на вопросы сразу, слова доходили скомкано и замедленно до её сознания. Она смотрела на растерянного и встревоженного Майкла тупо и бессмысленно и снова падала на кровать.
На третью неделю Майкл Волкмер принёс Кэллин таблетки. Сильнодействующее снотворное, совсем недорогое: по карману студенту. Но действенное, как пообещал добродушный лектор, выписавший рецепт подающему надежды будущему психиатру.
В первый день приёма таблеток Кэллин проплакала всю ночь – она так и не уснула. Она спрашивала всевозможных богов и божеств, в чём провинилась. За что вселенная наказывает её. Почему другие спят, но не она? Чем обидела собственный организм? Чем спугнула сон, что, как кисейная барышня, сбежал от неё, стоило повеять лёгкому ветерку?
На второй день Кэллин уснула на три часа, и это время показалось ей даром Всевышнего. Она не верила собственным глазам, проверяла время на всех часах, чтобы убедиться, не обмануло ли её зрение.
Как же она перепугала Майкла, когда разбудила его, с наивно детской радостью и со слезами на глазах объявив, что поспала, наконец-то, целых три часа.
Майкл вымученно улыбнулся, с понимающей улыбкой обнял Блэр и не выпускал всю оставшуюся ночь. Сон сморил его, но Кэллин больше не завидовала, ей было достаточно и этой маленькой победы.
Ведь с каждым днём прибавлялся новый час. И Блэр с упоением глотала красно-белые пилюли, без которых больше не представляла свою жизнь.
Сон вернулся. Но стоило Кэллин пропустить одну таблетку, как он обижался и сбегал, и Блэр вновь оставалась наедине с собой в кромешной тьме и одиночестве, на смятых, пропахших потом простынях рядом с крепко спящим Майклом. Она будила его из ревности и отчаяния. Колотила кулачками, истошно вопрошая, почему он спит, когда ей плохо. Остервенело рвала на себе волосы и билась головой о стену, когда спустя четырёх часов счёта треклятых овечек так и не засыпала. Майкл падал на колени и молил успокоиться, пока любимая в порыве истерии обрезала некогда длинные спадающие до поясницы локоны кухонным ножом. Он обещал принести таблетки, как только получит рецепт у преподавателя.
И Майкл сдержал слово. С горечью страшной правды он наблюдал, как Кэллин дрожащими руками открывает крышку, высыпает драгоценную пилюлю на ладонь и с упоением запивает водой из-под крана.
Майкл Волкмер больше не мог
И тогда в порыве отчаяния и безысходности Майкл Волкмер совершил вторую оплошность в череде последующих ошибок – позвал единственного лучшего друга, Джеймса Маккила. Джеймса, которому лгал всё это время на учёбе, что Кэллин уехала со своими друзьями-табунщиками, как он часто их называл, на очередной протест. Джеймс не упрекнул, не сказал ни слова, войдя в квартиру друга. Он даже не посмотрел на него. Как зачарованный прекрасным видимым только ему чудом, Маккил скрылся в спальне, где заперлась Кэллин. И никто не мог знать, что происходило в этой комнате в показавшийся вечностью Майклу час.
Но после прихода Джеймса всё наладилось. Кэллин стало лучше. На некоторое время.
На третий месяц бессонницы Кэллин изменила ему. С призраком.
В маленькой душной кухоньке, напоминающей больше кладовку, витали ароматы искусственных, но благоухающих специй. За небольшим столиком, за которым едва мог бы уместиться один человек, ужинали два закадычных друга, два будущих психиатра – Майкл Волкмер и Джеймс Маккил.
Как две стороны одной медали, как Инь и Янь, эти неразлучные друзья представляли собой полные противоположности друг друга. Всегда жизнерадостный Майкл, яркий, как полуденное знойное солнце. Густая копна волос, цвета вороньего крыла, слегка завивалась, спадая правым пробором чёлки на смуглый лоб. Улыбка его была заразительной и притягательной, взгляд чёрных глаз уверенный и прямой. Как человек он располагал к себе с первой минуты знакомства, а неугасаемый оптимизм даже в самой безвыходной ситуации поражал Джеймса, который выглядел, как мрачный и тщедушный молодой человек, страдающий хронической болезнью. Будучи младше Майкла и Кэллин на два года в свои двадцать три он выглядел старшего своего возраста. Длинные неухоженные волосы цвета выжженной соломы, обычно всегда завязанные любимой красной резинкой, спадали на сутулые плечи. Маккил редко улыбался, в основном только в тёплой компании друзей, коими считал Майкла и Кэллин. Только с ними он чувствовал себя уютно. Молчаливый и стеснительный, каким казался со стороны, он питался энергией Майкла, как вампир питается кровью.
Иногда Джеймса одолевали приступы паники: а что если Майкл и Кэллин исчезнут из его жизни? Как он справится без своей путеводной звезды в лике этих двоих?
Трапезничая дешёвыми магазинными фастфудами, Майкл и Джеймс тревожно прислушивались к скребущимся звукам из спальни и заговорщицкому шёпоту. Кэллин снова говорила сама с собой. Или, как она утверждала, со своим возлюбленным – единственным понимающим её человеком.
Джеймс перечитывал пятый раз инструкцию к таблеткам, от которых стала зависима Блэр. Побочные действия представляли собой целый пергамент с неутешительными процентами. В страшных столбиках из побочных действий в неврологии, желудочно-кишечном тракте и сердечно-сосудистой системе присутствовали также галлюцинации.
– А если бросить их пить? – с мудрейшей скромностью предложил Джеймс, сконфуженно взглянув на покрасневшего друга.
– Ты думаешь, я не пробовал?! Я и прятал их, и прекращал покупать!.. Но у Кэллин тут же возвращается эта треклятая бессонница! Она грозилась порезать себе вены, утопиться в ванне, если больше не сможет уснуть! По крайней мере, так было раньше! А теперь… а теперь… – горячо выкрикнув эти слова, Майкл стиснул зубы, зажмурился и ударил кулаком по лбу, сгорбившись от непосильного груза на его совести. – А теперь она пьёт их, чтобы увидеться с этим её невидимым дружком! Ты можешь себе это представить?! Каково это? Когда твоя девушка заявляет, что любит галлюцинацию! Галлюцинацию! Плод своего воображения! И упрекает меня в том, что я ни черта не понимаю, в отличие от него! Что она не больна, что ей не нужна помощь!