Кологривский волок
Шрифт:
— Правильно, нам так сподручней: меньше народу — больше порядку. Привыкли друг к другу.
— В лавку небось бегаете в село.
— Она не колхозная…
Охапкин побарабанил по графину мундштуком, призывая к спокойствию:
— Что за балаган! Кто хочет высказаться?
Недовольно насупив брови, обвел взглядом зал, словно примечал самых горластых, которые сбивают с толку все собрание. Мужик — кряж, подбородок сравнялся с шеей, лицо краснее скатерти, тяжело придавил стол ручищами. Подражая районному начальству, он носил бурки и необъятной ширины галифе, которые могли и постороннему человеку безошибочно подсказать,
Она ничем не отличалась от рядовых шумилинских колхозниц, с трудом руководила и небольшим-то хозяйством, а об укрупненном не могло быть и речи. Главным грамотеем в «Красном восходе» оставался Тихон Фомич Пичугин, которого, казалось, никакая сила не способна выкурить из конторы. Однако сейчас угроза была неотвратимой: если бы даже и выбрали его в новое правление, не смог бы ходить за такие версты на работу. Сознавая это, он накануне собрания настраивал баб не соглашаться на объединение, дескать, сулит оно одни невыгоды. Сам Тихон Фомич не подавал голосу, его и в президиум не избрали, сидел неприметно, морщил лимонно-желтый лоб, взглядывал поверх очков на сцену. Никто его не увольнял, не снимал с должности счетовода — сама жизнь отшатнула в сторону.
Слова попросил местный краснобай Афанасий Велобоков, один из тех мужиков, которые дружны с газетой и считают себя среди односельчан чуть ли не интеллигентами. Этот с места выкрикивать не станет — степенно взошел на трибуну, согнулся над ней, вытянув вперед длинные руки.
— Граждане! Сколько я помню колхозные собрания, всегда у нас мало согласия, любое новшество мы ставим под сумление. Ежели вникнуть, товарищ Коротков своевременно заостряет вопрос. Хочу привести один пример — вот тут пишут. — Потряс в воздухе газетой как неопровержимым документом. — «Полтора года, прошедшие после укрупнения колхоза «Мир», дали положительные результаты. В настоящее время колхоз имеет три автомашины, собственный трактор, гидроэлектростанцию мощностью сорок кэвэтэ… Посевная площадь составляет полторы тысячи гектаров». Тут у меня все подчеркнуто карандашом — это в Воронежской области. А мы что имеем? В одном колхозе триста гектаров, в другом — четыреста. — Белобоков воздел кверху скрюченный палец, многозначительно выпятил толстую губу, как бы давая время на раздумье.
— Сравнил Воронежскую область и нашу! Там, говорят, оглоблю воткни — дерево вырастет.
— Хватит цифры-то читать, забрался, как на амвон.
— Кстати, граждане-товарищи, пора и нам подумать об электричестве. Когда объединимся, можно поставить плотину на Песоме. В общем, я высказываюсь за предложение райкома. Мы люди маленькие, там, наверху, виднее, что делать. — Белобоков ткнул пальцем воздух, удовлетворенно покеркал, прежде чем сойти со сцены.
С места вскочила Васильевна — савинская бригадирка, баба дородная, крикливая, из тех, которые всегда найдут повод повозмущаться. Заговорила по подсказке Тихона Фомича:
— Я не умею, как Белобоков, с газетками да бумажками, а откровенно скажу: мы, савинские, против объединения. Был наш Лопатин председателем — правление находилось в Савине, при Кррепановой оно стало в Шумилине, теперь уж в Ильинском
— Да ведь дело общее, — перебил Коротков.
— Не только колхозным и своим коровам сена подавай, — добавила Лизавета Ступнева.
И снова взялось, затрещало со всех сторон, точно горсть соли бросили в огонь.
— Рекой загордились! Век жили без нее и проживем.
— Присоединись к ним, оне и будут помыкать.
— У которых мужики в мэтээсе работают, им трудодней не надо.
— Что толку-то в нынешних трудоднях…
Напрасно Охапкин стучал мундштуком по графину.
Не скоро уймешь болтливых баб. И вдруг из коридора, где было дымно от курева, донесся спокойный иронический голос:
— Напрасно шумим. Хуже того не будет.
Все повернули головы к двери, спорщики осеклись, как будто только этих слов и не хватало, чтобы образумиться. Охапкин побагровел, метнул беспокойный взгляд на секретаря: как тот отреагировал? Реплику, смутившую собрание, бросил Трофим Губарев, один из немногих ильинских мужиков, оставшихся в колхозе. Выступать он не будет, а поддеть словцом может. «Чертова оглобля! Молчал, молчал, да и ляпнул, — вознегодовал Охапкин. — Тянули тебя за язык-то!» У себя в конторе он и кулаком бы грохнул по столу, сейчас надо было закусить удила, но все же пригрозил Губареву:
— Ты бы, Трофим, не швырялся словами: за такую пропаганду и под закон можно угодить, так сказать.
— Рот мне не затыкай.
— Да он не иначе как пьяный!
— Ловко! С больной головы на здоровую… Х-хех! — Из-за косяка показалось насмешливое большеротое лицо Губарева с прилепленной к нижней губе папироской. Бабы заулыбались, зная, каков трезвенник сам Охапкин. Коротков дернул его за пиджак, прошептал:
— Испортишь всю обедню. Хватит митинговать, надо переходить к голосованию.
Знал он: любят потрезвонить на общих собраниях колхозницы, а поднажми — угомонятся. Способ надежный, тем более что люди все еще не отвыкли от Строгостей военного времени.
— Товарищи! Я бы назвал подстрекательством и совершенно недопустимыми подобные выкрики. Что бы мы ни толковали, необходимо создать один колхоз. Такова линия партии, и мы должны ее выполнять, — непререкаемым тоном заявил Коротков и, строго сжав сухие губы, сделал паузу. — Есть предложение закончить обсуждение этого вопроса и приступить к выборам правления.
— Минуточку! Какое название новому колхозу будет? — потребовал уточнения Афанасий Белобоков.
— Решайте сами, причем запротоколировать надо сейчас же.
— Наше красивее — «Красный восход»! — предлагали шумилинские.
— И наше не хуже, — не уступали ильинские. — Давай голосовать!
Проголосовали. Конечно, большинство подняло руки за «Ударник».
— А кого в председатели намечаете?
— Учитывая, что Наталья Леонидовна сама просит освободить ее от занижаемой должности и то, что центром нового колхоза будет село Ильинское, есть предложение избрать председателем Охапкина Ивана Ивановича. Все вы хорошо его знаете.