Кологривский волок

Бородкин Юрий Серафимович

— А-а! Привет! Чего встал? Раздевайся, — по-хозяйски распорядился Виктор. — Знакомься, моя жена Рита. Это Сергей Карпухин, из нашей деревни, я тебе говорил про него, — объяснил он жене, и та, спохватившись, улыбнулась, подала мягкую руку.

— Я ведь нынче летом ездила в Шумилине. Едва добралась от станции, километров двадцать пешком тащилась с сумками — грязь, дождь! Иду и проклинаю его, — показала на мужа, — что родился в такой глухомани.

— Не велика беда. Я, пока учился в Абросимове, тысячи километров

натопал, если сложить, наверное, будет отсюда до Владивостока, — сказал Виктор. — Проходи, посмотри на дочку.

Двухлетняя пухлощекая девочка укладывала спать на двух составленных стульях большущего плюшевого медвежонка. Сергей запоздало подумал о том, что надо было купить ребенку хоть шоколадку.

— Ай, Леночка! Мишу спать положила?

— Миса бай-бай. Закой газки!

— Ты ведь у нас умница, — с материнским восхищением похвалила Рита.

Виктор тоже был доволен, поприкидывал дочку на руках, игриво сделал ей «козу» и, заметив, что Сергей безучастен к этим родительским нежностям, пригласил его в свою комнату.

— Садись сюда, — Виктор поставил стул между письменным столом и книжным шкафом. — Здесь нам удобней будет потолковать. Рита, у нас найдется чего-нибудь?

Удобно расположились прямо за письменным столом.

— Теперь будешь хоть знать, где и как живу, а то целый год в городе и не заглядываешь. Ты чего какой-то расстроенный?

— Да так, — неопределенно махнул рукой Сергей. — Извини, что незваным гостем явился, по настроению получилось.

— Закусывай, закусывай! — чувствуя, что Сергей хмелеет, потчевал Виктор.

— Давай выпьем за дочку твою, вообще за твои успехи. Живешь ты на все сто! Выходит, стоило шастать в школу в Абросимово. Знаю, как учеба дается: наш Ленька тоже мерил эти километры.

— Скоро офицером будет.

— Он молодчина! Мог бы и в институт поступить, зато в училище на всем казенном, с родителей ни копейки не спрашивает.

Сергей второй раз подряд закурил, уставился на книги в шкафу: давно оторвался от них, в пору было думать о куске хлеба. Если бы не война, он, наверное, окончил бы десятилетку, и дальнейшая жизнь определилась бы совсем по-другому.

— Книги все Рита покупает, она ведь литературу преподает. А мои технические вон на нижней полке, Читать-то некогда — дел по горло. Сейчас за начальника остался, видишь, и дома приходится работать. — Показал на бумаги, сдвинутые к краю стола.

Морошкин не зазнавался, был по-домашнему прост со своим земляком, но Сергей понимал, что они давно не ровня, что прежней дружбы между ними никогда не будет: потерялась она еще в деревне, на берегах родной Песомы. Вот сидит он, Витька Морошкин, закатав по локти рукава рубашки, раскраснелся, привычно закидывает пятерней прядь бронзовых волос, спадающую к левому виску; вроде бы рад гостю, а не похлопаешь, как раньше, по плечу, не поговоришь по душам — начальство.

— Нет,

ты скажи, чего хандришь? На работе неприятность? — допытывался Виктор. — Или опять из дому какое известие? Взял бы тогда отпуск — до лета еще далеко.

— Придется в отпуск пойти, а может, он и не потребуется… Скорей всего я вернусь в деревню. В общем, не знаю.

Виктор изумленно воззрился на него, дескать, всерьез говорит или спьяну?

— Брось ты эти мысли, Чего вдруг надумал? В деревне, брат, хорошо отдыхать, а житуха там известно какая. Подумай хорошенько, чтобы после не каяться.

— Да что каяться? Я ведь в городе человек случайный: сорвался, на других глядя. Друтие-то учиться едут, а я чего здесь потерял? Мне, кажется, Витя, что-то я поднапутал в своей жизни. — Сергей задумчиво навалился на стол.

— Полно выдумывать! — не доверяя его хмельным рассуждениям, успокоил Виктор. — Утро вечера мудренее: завтра проснешься с ясной головой и поймешь, что все ерунда.

— Ладно, в сторону эти разговоры! Эх, лето бы сейчас! С ночевкой бы на Песому. Представляешь? Или просто посидеть на угоре против Каменного брода.

— Все будет в свое время, деревня от тебя никуда не денется, — поучал Виктор, точно жизненный опыт его был вдвойне больший.

Рита принесла чай, попросила говорить потише, мол, надо укладывать спать дочку. Сергей от чая отказался, засобирался в общежитие. В прихожей долго извинялся перед хозяйкой:

— Вы, Рита, меня не ругайте, что накурил я у вас, и вообще, может, некстати пожаловал. Вот, наверно, думаете, землячок у Виктора сыскался, должно быть, непутевый какой-нибудь. Поперебрал я немного…

— Ну что вы! Напрасное беспокойство, — деликатно улыбнулась Рита, подавая свою мягкую ладонь.

— Не унывай, все образуется, — еще раз покровительственно подбодрил Виктор.

На улице вьюжило, беспокойно метался свет фонарей; в снежной сумети проплывали машины с включенными фарами. «Ты, наверное, забыл, что мне двадцать четыре года, не могу я весь век ждать тебя», — повторил про себя Сергей и потрогал в кармане полупальто письмо — снова обожгла ревнивая мысль: «Неужели кто-то перебежал мне дорожку? Эх, Татьяна, Татьяна! Нет, надо что-то предпринимать. Сначала напишу ей — все, как есть, выложу…»

Утром, пока Слепенько всхрапывал, Сергей принялся за письмо. И в голове был сумбур, и на бумаге получалась путаница. Мешало сознание того, что от писем теперь толку не будет. «Надо совсем рубить швартовы, немедленно ехать домой, — размышлял он. — Морошкин — инженер, Ленька с Минькой Назаровым на офицеров выучатся, Толька Ступнев — в техникуме, а я что теряю в городе? Вот эту койку в общежитии — и всего. На них глядя, погнался за хорошей жизнью».

Помедлив несколько минут, он вырвал из тетради чистый листок и решительно начал писать: