Колокольчики мои. Happy end при конце света (сборник)
Шрифт:
Ладонь болела долго, а попросить лекарство у «Медбрата» ещё раз я боялась. Надеялась на пластырь. Тоненькая плёночка на ладони становилась всё прозрачнее: должно быть, скоро пластырь рассосётся совсем. Правда, шрам выглядел ужасно. Некому было края стянуть.
Любопытство – что же случилось с Лисом? – не скажу, чтобы очень мучило, но присмотреться к братцу я решила повнимательнее. С месяц присматривалась. И ничего не высмотрела.
Правда, несколько дней назад он снял маску и пришёл в кафе без макияжа. Чистенький. Длинная чёлка закрывала висок, где
Как же я проглядела, что Лис забирается ко мне? Выходит, он вычислил ход из гаража. А я-то думала, его запах остался с того раза. Идиотка! Месяц почти прошёл.
Мне не терпелось достать и открыть футлярчик.
Лис лежал на спине. Рубашка – как всегда, с кружевами – валялась рядом с ящиками. Ещё и разделся! Вот нахал! Любуйтесь на него! Весь на виду! Хочешь не хочешь – смотри. Не буду я на него смотреть, вот ещё!
Без татуировок, в отличие от приятелей, худющий! Но нехилый. Мускулы вон какие! Ещё в прошлый раз заметила. Недаром носится с приятелями по лестницам и переходам Колоний! Паркур. На Земле о нём и не помнят, а здесь – любимое занятие. И кружева не мешают! А шрам-то не первый! Вон ещё один, и ещё…
Я подобрала рубашку, бросила ему на грудь.
– Эй, чокнутый, чего разлёгся?
Такой безмятежной была физиономия братца, что я сразу поняла – спит, не притворяется.
У Лиса всё-таки странное лицо. В чём странность, сказать затрудняюсь. Разрез глаз необычный, что ли? Ну, Тайвань как-никак. Хотя, мне кажется, из Лиса китаец как из меня эфиопка.
Приятельницы Кэт от него в восторге. То есть от его лица. Самого Лиса они побаиваются. Даже Кора, стерва страшная, – сколько раз просила Кэт, чтобы она не дружила со злой бабищей! – говорит, что от взгляда «этого мальчика» у неё мурашки по всему телу.
Соберутся в гостиной на коктейль, и начинается:
– Ах, Кэт, ваш Люк просто красавчик! Какие глаза!
– Не понимаю только, для чего они все так красятся? К чему столько косметики?
– Да, да! Я порой не могу отличить кто из них кто? Вы меня понимаете?
– Люк и без макияжа хорош, но так принято. И это заба-а-вно!
– Да, в наше время были мальчики и девочки. Теперь просто приятели.
– Ха-ха! И всё же не буду возражать против его гетеросексуальной ориентации!
– Тише, тише!
– А Люк родной сын Ника или приёмный?
– А какие у него скулы! Овал лица бесподобен!
– А рот (тут Кора всегда начинала хихикать), губы – нечто!
И всё в этом роде! Уши вянут! Рот! Губы!
Ест плохо, говорит ещё хуже и не улыбается ни-ког-да! И на кой ляд ему этот рот?
Бедная Кэт сидит, глазами хлопает. Вот овца, честное слово!
Прости, мам! Я давно не «солнышко» и не «цветочек». Но ты сама подумай! Ноги о Кэт вытирают все кто хочет. Лис, по-моему, её просто ненавидит. А уж сам Барлоу! Я не знаю, как он относился к матери Лиса, но до
А Кэт терпит. Лишь бы Шуанг не отобрали. Она и перед Лисом пресмыкается. Лопочет: «Лей, Лей…» Это китайское имя Лиса. А он башки не повернёт в её сторону.
…Именно сейчас, когда я смотрела на него спящего, вспомнилась одна из вечеринок у Кэт. Она попросила меня испечь печенье.
Видите ли, все теперь любят только домашнее угощение. Настоящая мука – редкость! Вот и соревнуются тётки, у которых она есть, друг с другом.
Кэт сама не печёт, а у меня, мамуль, сама знаешь, – школа Марфы Петровны.
Я несла поднос наверх из кухни. Голос Коры разносился по всему дому.
Вылетев в коридорчик, ведущий в гостиную, увидела Лиса. Он стоял, прислонившись к стене, в тёмном плаще, голова опущена, руки в карманах. Меня не увидел, а я почему-то не пробежала, как ни в чём не бывало, мимо него, а юркнула обратно за угол.
– Кэт, ты ведь переехала из Харбина в Тайбэй? – звучала любимая тема Коры. – И мать Люка была с Тайваня. Говорят, умопомрачительной красоты. Бедняжка. Мне её жаль!
«Нет, вы подумайте, Коре кого-то жаль!»
Должно быть, её спросили что случилось.
– Она заболела. Рак. Естественно, Нику пришлось оставить её снаружи.
– А как вы думаете, Тайвань ещё существует? – кажется, это Люси, толстая смешная тётка откуда-то из Штатов.
– Да кто знает, дорогуша, что там ещё существует? Но – тсс! – сами понимаете, мы не должны рассуждать на эти темы. Мы здесь, старый мир остался снаружи.
Старый мир остался снаружи. Мама Лиса осталась. Моя мама…
Я перехватила поудобнее поднос, шагнула вперёд, и тут из-за угла выскочил Лис. Оттолкнув меня в сторону (печенье разлетелось по полу), – пулей понёсся по лестнице вниз.
Лампочка-«паучок» светила Лису прямо в лицо. Ниточка шрама на лице совсем незаметна. Если только приглядываться… Как можно так крепко спать?
– Эй, проснись!
Даже не пошевелился. Не трясти же мне его!
Отцепив лампочку, я повесила её подальше от братца в угол и села на пол. Терпение опять заканчивается. Если сейчас же не посмотрю, что в футлярчике, то лопну сама.
Руки тряслись, пока отвинчивала крышечку.
В моей «норе» то жарко, то холодно. Сегодня – жарко.
Я сидела в майке и всё равно чувствовала, как горела кожа на лице и груди.
Тоненький клочок бумаги пришлось разворачивать аккуратно, чтоб не порвать, а потому – медленно. В глазах потемнело, и я не сразу смогла рассмотреть что там.
На листочке был изображён овальный стол. Вокруг стола – смешные человечки, нарисованные так, как рисуют дети: ручки, ножки, огуречик. У одного из человечков была борода – чёрные чёрточки. У другого, у которого огуречик покруглее, голубел платочек.