Колокольчики мои. Happy end при конце света (сборник)
Шрифт:
А он мне на меню показывает:
– Что-то не разберу название, написано мелко.
Я наклонилась, он – хвать за руку:
– Поговорить надо.
– Не о чем мне с тобой говорить! – отвечаю шёпотом. – Расплатилась – и всё, разошлись как в море корабли.
– Значит, по-хорошему не хочешь со мной…
– Ни по-хорошему, ни по-плохому!
– Я тебе, Чикен, все каналы перекрою наружу, – шипит.
– Попробуй! – Мне остаётся только делать вид, что я ничего не боюсь.
– Какие-то проблемы? – это Поль сзади подошёл.
– О, нет! – Здоровяк поднялся
– Боже, кто это? – элегантный, как всегда, Поль проводил глазами Здоровяка.
– Да так, один тип. Знакомится.
Я украдкой посмотрела в сторону Лиса. Показалось, или он тоже взглянул на меня? Костюмчик на нём скромнее, чем обычно. И причёска поаккуратнее. Папа бы не одобрил, но, как говорится, всё познаётся в сравнении.
Ой, он сегодня прямо «луч света в тёмном царстве»! Только этот «луч» бледноватый какой-то без макияжа. А потому что не жрёт ничего! Дома можно поесть, так нет, сюда приходит гадость искусственную лопать. Во глазами как сверкнул! Словно мысли мои читает!
– Лиз, ты кого всё время выглядываешь? Бормочешь что-то?
– Смотрю, не нужна ли кому?
– А, ну-ну…
А вечером понесло меня к Алексу. Я тебе про него рассказывала. Про Алекса рассказывать легко. Мы познакомились на концерте в детском доме. Он играл на фортепьяно, а я пела. Никому моё пение было не нужно. Не тот репертуар. Ребята скучали и старались попасть в меня из зала жвачкой. Когда я допела, Алекс вышел из-за фортепьяно и начал аплодировать. «Ты должна учиться петь. Станешь знаменитой певицей!».
А когда я показала свои рисунки, вообще зауважал. Но сказал, что всё-таки пою я лучше, чем рисую. И разбрасываться не стоит. Алекс улыбался – и это было так здорово! В детдоме улыбались редко.
Там, снаружи, никто не обращал внимания кто с кем встречается. Детдом перед войной переполнен был. Слышала, директриса орала на инспекторшу из Службы семьи: «Эта мне зачем? У неё родители живы! Ну и пусть, что семья священника. Везите в интернат обратно! Совсем рехнулись со своими ювенальными законами! Война уже близко! Мне детей кормить скоро нечем будет!»
А та в ответ спокойно так: «Не положено. Религиозное воспитание нарушает права ребёнка».
Алекс родом из Калининграда. Я радовалась, что и здесь мы сможем разговаривать на родном языке, но Алекс решил, что нужно жить по правилам: раз нельзя на русском – значит нельзя. А на «общем» говорить неинтересно, поэтому как там, в детдоме, подолгу мы уже не беседуем.
Алексу я доверяю, и он знает про письма. Правда, не одобряет, потому что боится, как бы об этом не разнюхали в Службе семьи и не отправили бы меня куда-нибудь на фермы, где работают почти все наши детдомовцы – «цыплята».
Он очень серьёзный человек и многого не одобряет. Например, то, что, когда с меня сняли крестик, я нацарапала крест на груди стеклом. Рана воспалилась и долго не заживала. Алекс сердился и говорил, что это религиозный фанатизм, что это плохо повлияет на мою здешнюю карьеру. Но, ты сама
Радостью, что все вы живы, с Алексом я ещё не поделилась. Хотя понимаю: влетит мне за письмо.
Папе Алекс обязательно бы понравился, мам. Положительный. Конечно, я сбегу отсюда рано или поздно, но лучше бы с ним. Только Алекс об этом и слышать не хочет. Говорит, что нужно привыкать к этой жизни, что другой уже не будет. А я не могу привыкнуть, никак не могу! Мне даже дышать тут тяжело, хотя по сравнению с воздухом, который там, у вас, наш – в полной норме. А дозу искусственного солнца каждый колонист получает ежедневно. Терпеть не могу эти процедуры!
Алекс говорит, что я долго жила на воле и в родной семье. Таким, как я, трудно адаптироваться к новой жизни.
Представила вдруг почему-то, что знакомлю вас не с Алексом, а с Лисом.
«Папочка, это Лис, то есть Люк…»
Ой! Лезет же в голову такая чепуха!
Алекс немного похож на Алёшу. Только волосы потемнее, но такой же высокий и сероглазый. Встречаемся, правда, редко: раз в две недели я обязательно приезжаю к нему, и мы идём в кафе, где Алекс по вечерам играет на синтезаторе. Иногда он заходит в наше кафе, садится за столик и ждёт, когда я закончу смену. Провожает домой.
До седьмого уровня я добиралась автобусом, на шестой спустилась на лифте…
Алекс работает в фирме, обслуживающей вентиляционное оборудование, здесь же, на шестом. Его крохотная комнатка в общежитии была заперта. Ругая себя, что не разузнала заранее, где он будет вечером, я покаталась взад-вперёд по улице возле подъезда. Мобильной связи у нас в Колониях нет. То есть, конечно, связь есть, но, чтобы поговорить с Алексом, нужно набрать на табло номер его фирмы, а там спросят, кто я и откуда, зачем нужен мне Алекс. Конечно, в Службе семьи и так всё знают, но лишний раз светиться не хотелось. А так, вдруг проглядят?
Автобусики по этому уровню Колонии ходят редко – утром, когда людей на работу везут на другие уровни, и вечером, когда везут с работы.
Колонии внутри напоминают муравейники. Я никогда не видела их со стороны – окон в квартирах, настоящих окон, стеклянных, нет, и в «стрелках» нет иллюминаторов. Но, говорят, похожи на огромные муравейники или пирамиды и снаружи: дороги, лестницы, лифты соединяют между собой 20 уровней: 5 уровней под землёй и 15 над землёй. На каждом уровне – жилые помещения, офисы, кафе, магазины. Для предприятий промышленных и ферм построены отдельные Колонии.
Я покаталась ещё немного и решила наконец, что ждать Алекса не буду и в кафе, где он играет, не пойду – далеко. Прикинула, что до центрального лифта пилить и пилить, но по боковым лифтам с переходами дорога будет ещё дольше. И поехала к центральному. Народу на улице в этих местах никого почти, все в кафешках сидят на пару уровней повыше или дома. Не то чтобы страшно, но приятной такую прогулку не назовёшь.
Здоровяк догнал меня возле последнего поворота к лифту. И он был не один. Парень, помоложе Здоровяка, в серой лётной куртке, присел на скамейку.