Колокольня Кваренги: рассказы
Шрифт:
— Домой, — ответил я.
Папа протер глаза.
— А разве мы не дома?
— Нет, — ответил я.
Папа испугался. Он разбудил маму. Они вместе трогали мой лоб.
— Что с тобой? — повторял папа. — Вот наша комната, вот стена, которая заслоняет нам свет, вот шкаф, с которого начинается обыск. Какой еще дом?! Ты родился в этой бочке, сынок! И я родился в ней…
— А где родился наш дедушка? — спросил я.
— На Украине, — ответил папа.
—
С ужасом они глядели на меня.
— Тогда где прадедушка? — поинтересовался я.
Они не знали. Они сидели, накрывшись одеялами, дрожали и не знали.
— К-какое это имеет значение? — спросил папа. — Тем более, в шесть утра?
— Прадедушки родились в Малаге, — сообщил я, — оба!
— Т-ты х-хотел сказать в М-мозыре? — спросила мама.
— И-или в М-мястковке?
— В Малаге! — твердо повторил я. — В Испании, в квартале точильщиков камня.
Они окаменели. И я убедился, что их предки действительно точили камни.
Папа все понял.
— То есть, ты хочешь уехать из страны, а не из нашей бочки, — констатировал он.
— Вся страна — боч…, - начал я, но мама заткнула мне рот.
— Ша, — сказала она, — ша! — и повернулась к папе. — Теперь ты понимаешь, что они правы?
— Кто?
— Кто приходит делать этот обыск! Они ищут этого «испанца», — она указала на меня, — а ты его все время отправляешь в кино.
— А ты б хотела, чтоб они его нашли?
— Ша! — опять ответила мама, — если б мы…
— Послушайте, — перебил я, — давайте уплывем в Малагу.
— Ша! — опять вскричала мама, — ша!!!
Это было ее любимое слово…
— И почему именно в Малагу?
— Если б вы там побывали, вы бы поняли, почему, — ответил я, — вы б там все узнали. И дворик, и окно, и волны. А в Неаполе я бы вас познакомил с Аполлонией.
— Это еще кто? — спросила мама. Но я не ответил на этот вопрос…
…Как давно это было, друзья мои. Мы еще многие годы жили в этой бочке. А потом все-таки уплыли. Правда, не в Малагу. Малага почему-то нас не брала. Мы ходили в испанское посольство, мы говорили:
— Взгляните на нас, мы испанцы, мы испанские евреи, каменщики с улицы Иегуды Галеви, мы даже окаменевали — ничего не помогало.
Мы уплыли не в Малагу, но я всегда мечтал о ней. Волны Средиземного моря плескались во мне…
И в прошлом году я поплыл туда, на большом корабле. Не всякое море может вместить такой — но Средиземное вместило.
Это был странный корабль — он заходил в те же порты, что и теплоход «Победа» двадцать девять лет назад в далеком кинотеатре…
Я болтался
На Марсельском рынке меня узнала старая торговка.
— Как вы изменились, — сказала она, — держите, вот ваша щука. Не забудьте ее опять.
— Зачем, мадам, — ответил я, — папы нет, и никто из нас больше рыбы не любит…
На пирейском базаре я купил груду персиков, хотя зачем мне было столько? — я уже переелся ими.
Я купил груду персиков, выбрал самый румяный и протянул лотошнице.
— Это вам.
— Зачем? — удивилась она.
— Лет тридцать назад я украл у вас точно такой же…
— Я помню, — протянула она, — Вы думаете, я обеднела? Вот если б вы мне вернули мои годы…
И в Стамбуле живот продолжал танцевать. Он, правда, несколько постарел, но был так же подвижен и загадочен. И смотрел на меня добродушно. Наверное, потому, что у меня уже был свой живот… Который тоже подтанцовывал…
В Неаполе меня окликнули.
— Ушастик, — услышал я, и снова замер. На балконе, под простыней, под голубым небом стояла Аполлония, а вокруг кричали дети. Напевно и Мелодично.
— Аполлония, — сказал я, — это твои братья и сестры?
— Это мои дети, — ответила она.
— Вот я и приплыл, — голос мой был печален, — как жаль, что ты не дождалась меня…
— Тебя так долго не было, — сказала она, — а мы выходим молодыми.
— Я долго болтался по морям, — ответил я.
— Я писала тебе, — сказала Аполлония, — Ленинград, бочка Диогена…
Я улыбнулся ей, потом помахал рукой и пошел в порт…
На губах у меня был вкус ее поцелуя…
Мы плыли долго. Пароход был весь белый. Я тоже — брюки, рубаха, голова. Наконец, мы прибыли в Малагу.
Узкими, жаркими улицами я пошел к моему дому. Он белел под белым солнцем. Я поднялся по ступеням его и остановился у двери. Медный лев смотрел на меня. Я мог войти. Я это знал — сейчас я мог войти. Нажать на бронзовую ручку — и оказаться внутри. Ничто не мешало мне…
Я нажал на нее. Двери скрипнули… и вдруг, необъяснимо и фантастически, я оказался на балконе, в третьем ряду, в кинотеатре «Титан»…
Через три ступеньки я сбежал по выщербленной лестнице, вылетел на вечерний Владимирский, прямо перед громыхающим трамваем перебежал его, влетел на второй этаж, в нашу темную комнату, в нашу бочку Диогена, где пахло оладьями и «Беломором», к молодым маме и папе, которые улыбались мне.