Колокольня Кваренги: рассказы
Шрифт:
— Как был шалопаем — так и остался, — вздыхала она.
Вскоре в туалет начал ломиться вечно пьяный сосед Василий, и я вынужден был его покинуть.
Василия закачало:
— Ядрена мать, — проревел он, — еврей с маузером. Манька, — орал он жене, — еврей с маузером!
Я быстро смылся в комнату.
Вскочила Манька.
— Где? Где? Какой еврей?! — вопила она. — Какой маузер? Галлюцинации у тебя, Василий, пить меньше надо!
Мама с папой долго умоляли
С этого дня жить мне стало радостнее — сталь маузера успокаивала меня. Но мама с папой потеряли покой. Они умоляли дядьку забрать оружие и совали ему под нос статьи уголовного кодекса, обещавшего за хранение нагана минимум десять лет.
Дядька только громко смеялся, рассказывал, как он в короткой рукопашной схватке отобрал этот пистолет у одного немца под Эберсвальде, пил вино, поправлял папаху, поправлял усы, а потом пошел прогуляться по любимому городу. Родной город окончился двором — соседи видели, как папаха его покачивалась в окне Тони…
Вскоре дядю Жору отправили служить в Маньчжурию…
Дядька Даня прискакал к нам на коне, в фуражке, на каждом боку у него покачивалось по сабле. Я не мог оторвать от них глаз.
— Держи! — крикнул дядька, и, не слезая с коня, протянул мне саблю.
— Отдай, паршивец! — закричала мама, но я уже скрылся в туалете.
Оттуда я слушал, как мама отчитывала дядьку.
— Зачем вам дают столько оружия, — говорила она, — вас нельзя к нему подпускать.
Вскоре в туалет постучался пьяный Василий. Я вышел.
— Палундра! — завопил Василий. — Галлюцинации! Еврей с саблей!
— Я же говорю — не пей, — вопила Манька, — сгоришь от горячки!
Дядя Даня успокоил маму:
— Посмотри, какую я тебе привез шубу, — говорил он, — немецкая, котиковая. А тебе, Мишуня — немецкий полевой бинокль… Ну, мне пора! По коням! Тороплюсь на Парад Победы! Буду гарцевать перед генералиссимусом!
И дядька ускакал. Фрося утверждала, что своими глазами видела, как сзади на лошади тряслась Тоня…
Мама спрятала саблю туда же, к маузеру, в пододеяльники.
Всю ночь они с папой не спали. Папа пристально смотрел в окно, в бинокли, регулярно меняя их.
— Что ты там высматриваешь? — спросила мама.
— Тех, кто придет с обыском, — папа был печален. — У тебя, кажется, есть еще брат?..
Дядя Аврух приплыл на подводной лодке, он был морской капитан — золотые пуговицы, золотые погоны и два золотых кортика. Тоня встречала его во дворе, приглашала к себе, но он совершил обходной маневр, прорвался к нам и тут же начал раздавать
— Тебе, Клара, — начал он…
— …немецкая котиковая шуба, — продолжила мама.
Дядька несколько удивился.
— Тебе, Мишуня…
— …полевой немецкий бинокль, — закончила мама.
Дядька снял фуражку с кокардой и вытер со лба пот.
— Вот что, — сказала мама, — если ты еще вздумаешь дарить ребенку оружие — я тебя им же и убью!
Но было поздно — кортик уже был в моих руках, и я несся к туалету.
Оттуда выходил Василий.
— Еврей с кортиком! — завопил он. — Галлюцинация! Еврей с кортиком!
— Пить меньше надо! — выскочила Манька.
— Два часа уже не пил, — клялся Василий, — вот те крест!..
Мама умоляла дядю Авруха забрать кортик, но тот отказывался, говоря, что кортик — сувенир, что он его экспроприировал у немца, что мама им сможет разделывать куру и что у него таких в Германии — до черта! И уплыл обратно, в оккупационные войска, строить немцам социализм.
— Идиот, — сказала мама, — им так нужен социализм, как нам — маузер!
У меня началась светлая жизнь. Как только мне становилось тяжело на душе — я открывал буфет, раздвигал пододеяльники — и солнце выходило из-за туч. Я стал спокоен, у меня появился аппетит, появились пятерки в табеле, я никого не боялся. У мамы с папой аппетит пропал, и они боялись всех. Три подаренных бинокля вечно лежали на подоконнике и полночи папа проводил в дозоре.
— Мишуге, — говорила мама, — ложись спать, они все равно придут с другой стороны.
После того, как дом превратился в арсенал, родители потеряли покой, их занимала одна мысль — куда деть оружие.
— Мне б не хотелось сесть еще лет на пятнадцать, — говорил папа, — я уже сидел.
— Кто тебя посадит? — говорил я.
— Возможно, ты и прав, — соглашался папа, — возможно, сразу расстреляют.
— Цыпун тебе на язык! — кричала мама. — Давайте лучше подумаем куда деть это проклятое вооружение. Может, засунуть его в стенной шкаф за буфетом?
Мы втроем начали отодвигать буфет. Стенной шкаф был заклеен обоями. Мы начали отдирать их. Обоев было три слоя. Наконец, она про дралась к шкафу и раскрыла его — шкаф был полон еврейской религиозной литературы. Мы онемели.
— Этих книг хватит лет на десять лагерей со строгим режимом, — сказал папа и начал перетаскивать литературу в печь… Мы жгли ее до утра.
Стояло лето. Назавтра соседи жаловались на душную ночь.
— У меня было такое ощущение, — вопил Василий, — будто я попал в Палестину. Только у жидов в Палестине такая жара!