Колокольня Кваренги: рассказы
Шрифт:
— Там тепло, — сказал сын, — ты оттаешь…
— Я плавучая льдина, — сказал Абрам, — они плывут неизвестно куда…
Они долго молчали.
— Сколько лет жил твой Абрам? — наконец спросил отец.
— Девятьсот, — ответил сын.
— У него еще оставалось время побыть евреем… Что я там буду делать? — спросил он. — Там нету льдов, я не успел их продать.
— Там очень вкусное мороженое, — ответил Исаак.
В ЭТОТ ДЕНЬ НИГДЕ НЕ БЫЛО ВОЙНЫ…
Черт
— Оглянитесь, — говорили мне, — и вы увидите…
Я все время оглядывался и видел много тем, но их уже нашли другие, а мне хотелось найти свою… И поэтому мы прогуливались не чаще раза в месяц.
Каждый раз я не знал, о чем с ним говорить. Мы, конечно, могли бы побеседовать об Андрее Фомиче, этом дальтонике, снимающем цветные фильмы, который забодал мой очередной сценарий…
Но, во-первых, он не знал, кто этот Андрей Фомич; во-вторых, что такое дальтоник, и, в-третьих, у каждого порядочного человека впереди маячит свой Андрей Фомич — а мой сын рос порядочным…
Я не помню ни сказок, ни притч, ни былин, все это я начисто позабыл к окончанию университета, и единственное, что еще держалось в голове, это несколько моих последних пьес и два-три свежих анекдота; поэтому обращение к мифологии было вполне закономерно.
Мифологию, если быть откровенным, я тоже не знал, легко путая кто и чем из богов заведовал, кто на ком был женат и, вообще, какому богу молится… Но совсем недавно, в очереди к дантисту, от нечего делать я прочел миф о некоем Хароне, перевозившем души умерших через реку Стикс…
— Ну, мы долго будем молчать? — спросил сын. — Может быть ты мне что-нибудь расскажешь?
«Так говорить с отцом — это хамство! — подумал я. — Мы были не такими… А с другой стороны, именно такой заткнет глотку своему Андрею Ильичу… За себя и за папу!..»
— Я жду, — сказал сын.
Я откашлялся, посмотрел на него и начал. Рассказывал я плохо и сбивчиво. Я путал места и время действия, мешал в кучу Орфея, Зевса, Эвридику и Посейдона. Наконец, я замолчал. Все, что знал, я честно выдал.
Он шел рядом, время от времени заходя в лужи, и молчал.
Начиналось самое страшное — вопросы.
Я, конечно, привык отвечать на разные вопросы. Кто был автором хотя бы одной вещи, знает, какие подчас вопросы задают ему. И все-таки я побаивался.
Он остановился посреди большой лужи и спросил:
—
— Немедленно выйди из лужи! — приказал я.
Это был хитрый маневр — если бы он не вышел, я бы ему ничего не ответил и молчал до самого дома. Но он, как назло, вышел.
Надо было выкручиваться.
Он стоял на сухом месте и нахально смотрел на меня. Похоже было, что он догадывается, что я не знаю, почему нельзя было оглядываться.
А, действительно, почему нельзя было оглядываться?..
— А потому, — ответил я, — что это — аллегория. Понимаешь? Настоящий человек должен смотреть вперед, только вперед. Годы летят, наши годы, как птицы, летят, и некогда нам оглянуться назад. Понял?
Он еще немного постоял, а затем вернулся в лужу.
— В чем дело? — сказал я. — Что происходит?..
— А река Стикс — глубокая? — спросил он.
— Очень, — ответил я, — очень глубокая.
— Глубже этой лужи?
— Что ты сравниваешь!
Он немного помолчал и уточнил:
— А в ней можно утонуть?
— Да, — ответил я, — очень легко.
— Даже если хорошо плаваешь?
— Да, даже если очень хорошо… Такая река…
Он вышел из лужи, подошел ко мне и взял за руку.
Это было серьезно — за руку он брал в редких случаях.
«Кретин! — сказал я себе, — чего ты болтаешь?! Раз в жизни вышел пройтись с ребенком…»
Я неестественно захохотал и стал прыгать на одной ноге, периодически повторяя: «А ну, кто быстрее…»
Он смотрел на меня, как на идиота. Впрочем, наверное, на меня и нельзя было иначе смотреть.
Я еще немного попрыгал и остановился.
— Посмотри, какая собака, — тогда сказал я. — Ты наверняка не знаешь, что это за порода.
— А Харон всех умерших перевозит? — спросил он.
— Это — колли, — сказал я, — колли, шотландская овчарка! Ты же знаешь эту породу… Для чего я тебе купил атлас пород собак? Для чего?!
— И Игорька он перевез?
Я почувствовал, что он сильнее меня. Он прорвал оборону.
— Какого Игорька? — спросил я.
— Твоего братика…
Я вспомнил блокаду. Мы поили его соевым молоком. Он протянул восемь месяцев… Но откуда знает этот?..
— Откуда ты знаешь? — спросил я.
— Мне бабушка рассказала. Ты за ним ухаживал. А он умер.
— Да, — протянул я, — такое было время… Война, брат…
Я обнял его, и мы стояли и долго смотрели на лужу. В ней плавали две похожие морды, а затем появилась третья — колли. Она посмотрела на наше отражение в луже, потом на нас, потом снова на отражение и отошла — видимо, почувствовала себя лишней…