Колыбельная для вампиров 4
Шрифт:
— Том, значит. А фамилия у тебя есть? — не унималась девушка.
— Отвяжись, — буркнул Томас, не желая сообщать, что у него есть лишь кличка как у собаки. — Слушай, а этот ваш старший сильно дерётся, когда злой? — закинул он удочку.
— Кто, Михаэль, что ли? — улыбнулась девушка. — Да нет, он у нас не дерётся, но когда злится, мало не покажется. Так посмотрит, что можно описаться.
— И это всё? — скептически фыркнул мальчик.
Жанна пожала плечами.
— В общем-то, да. Ну или убьёт, если сочтёт, что его предали.
— Это нормально, — кивнул Томас.
— Нормально? —
— Конечно. Он же вожак, — сказал Томас и поинтересовался: — А что это за школа, о которой он говорил?
— Недавно открыли. Михаэль считает, что дети должны обязательно учиться, поскольку они наше будущее. Он говорит, что нам пора создавать своё государство, где во главе угла будут стоять закон и порядок. Что-то типа того, когда девственница с мешком золота на плечах может пройти по дороге и её никто не тронет.
— Что? — изумился Томас. — Он точно не псих?
— Сам ты псих, — обиделась Жанна. — Михаэль лучший из всех, кого я знаю.
Она вздохнула.
— Такой красивый парень, а сердце камень. Сколько девчонок к нему подбивали клинья, а всё без толку.
Услышав это, Томас напрягся.
— Может, ему мальчики нравятся?
— Скажешь тоже! — фыркнула девушка. — Говорят, он всё ещё страдает по какой-то девице из прошлого. Ну не знаю, что там за красавица, чтобы так по ней убиваться. Ну что, идём? — спросила она.
— Идём, — согласился Томас.
«Похоже, их вожак действительно интеллигентный хлюпик, а раз так, то я не пропаду», — решил он и встал с лавочки. Сделав шаг, он задохнулся от боли в груди — это напомнил о себе пинок Рубуса.
— Так! А чего ты кособочишься? — забеспокоилась Жанна. — Понятно, рёбра. Ну-ка, раздевайся, я посмотрю, насколько плохи твои дела. Давай помогу снять рубашку… Господи! Надо же, какое невинное создание. Да не бойся ты так! Я тебя не съем.
— Я сам, не лезь! — предупредил Томас, мрачно глядя на девушку. Он на дух не переносил, когда к нему прикасались.
Когда он задрал рубашку, Жанна исследовала его ребра и заявила, что, на его счастье, переломов нет, а есть только трещины, и соорудила ему корсет. Закрепив концы бинтов при помощи булавок, она с жалостью посмотрела на мальчика.
— Да, не сладко тебе пришлось, — сказала она и, порывшись в сумке, протянула ему шоколадку. — Бери! Не вредничай. Наверняка же голодный. Мало того, что весь в синяках, так ещё все рёбра наперечёт.
Томас уже был на пределе и слова, полные участия, оказались последней каплей. Он плакал так, что перепуганная девушка попыталась его обнять, но он отпихнул её здоровой рукой, а затем, наревевшись, содрал фольгу с шоколадки и целиком запихал её в рот.
Штейн до сих пор помнил её горько-сладкий вкус.
***
Глава СБ очнулся от тяжёлых воспоминаний и на его лице появилось смущённое выражение. «Чёрт! Может, я действительно слегка того… с учётом прошлого? — озабоченно подумал он, но как только он представил себе однополые объятия, его затошнило от омерзения. — Ну нет! Прости, Мика, ради тебя я готов на многое, но только не это».
Пламенно рыжая шевелюра девушки из прошлого навела его на мысли об Эльзе Тероян, и он недобро ухмыльнулся. «А вот от одной лисички я бы не отказался. В последнее время она слишком часто
Он нажал кнопку вызова секретаря.
— Вы что-то хотели, герр Штейн?
— Тебя, Марта, тебя! И чтобы без этих твоих новомодных вывертов. Только старые добрые наручники и хлыст.
Вернувшись домой ближе к ночи, Штейн побродил по молодому саду — он жил за городом, в отдельном особняке — а затем поднялся в спальню, но, растревоженный воспоминаниями, никак не мог уснуть. Стоило только закрыть глаза, и перед его мысленным взором возникало страдающее лицо Марка. И как он ни гнал от себя это воспоминание, оно упорно возвращалось.
«Чёртова Кошка совсем меня растревожила!» Не выдержав, Штейн сел в кровати и, запустив пальцы в волосы, помассировал голову. «Mein Gott! Хватит уже думать о прошлом… Сволочь! До сих пор не даёт мне покоя!.. Вот чего я мучаюсь? Неужели поверил этому лживому шакалу? Да с ним всё было бы точно также как с Пабло!»
Штейн вскочил и опрокинул в себя полный стакан водки, а затем, взяв бутылку, вернулся в кровать. Сидя в позе врубелевского демона, он устремил невидящий взгляд в темноту за окном. «Проклятье! Столько лет прошло, а в сердце по-прежнему пустота. Дружеских привязанностей навалом, а настоящей любви как не было, так и нет», — подумал он с горестной миной на лице. «Будем!» — выдохнул он, налив себе ещё один стакан. Затем водка кончилась, а опьянение так и не пришло. Тогда он достал пистолет и выпустил всю обойму по мишени, стоящей в изножье кровати.
Когда рассеялся пороховой дым, Штейн уже крепко спал. Встав рано утром, он споткнулся о бутылки из-под водки, разбросанные рядом с кроватью, и витиевато выругался. «Hol's der Teufel! Пора жениться, пока я действительно не стал первым в истории вампиром-алкоголиком», — с досадой подумал он.
Проходя мимо мишени, Штейн раздражённо сдернул листок с карикатурным портретом Марка, нарисованным его ночными выстрелами и, смяв, забросил в утилизатор. «Хорошо бы и кое-какие воспоминания выбросить из памяти подобным образом…»
Глава 11
ГЛАВА 35. Немного о бедной почве, из которой произрастают пышные цветы фантазии
За закрытыми окнами роскошной квартиры беззвучно буйствовала непогода. Порывистый западный ветер, как всегда, принёс в Петербург дожди и небольшие наводнения. Тёмные тучи, гонимые сильным ветром, неслись бесконечной чередой по серому низкому небу, вызывая чувство глухой тоски и безнадежности. Не переставая, плакали окна — по ним текли целые потоки холодной воды.
Лиза зябко куталась в оренбургский пуховый платок. Этот реликт, символизирующий достаток из жизни застойных времен, достался ей от бабушки Дарьи Вадимовны. Она забрала к себе девочку совсем ещё маленькой, где-то в возрасте пяти лет. Дочь была беспутной и гулящей. В кого она такая удалась Дарья Вадимовна не понимала, — ведь сама она была скромной женщиной и выросла в интеллигентной семье, которая всячески скрывала свою принадлежность к избранной богом национальности. По паспортам вся семья числилась украинцами, не имея к любителям сала прямого отношения.