Командир. Дилогия

Чупин Олег Евгеньевич

После урегулирования вопросов с местными и ухода их к себе в весь, началось то, ради чего прибыли в усадьбу. В ярмо, образец которого Золотым заранее передал в Курковку, впрягали по паре волов, которых привязали к дышлу своеобразных 'воловьих трейлеров' или как их уже успели прозвать остряки из попаданцев 'V трейлеры'. Представляющих из себя две пары лыж, скрепленных попарно брусьями, а лыжные пары соединили между собой одной жердью. Ширина их колебалась от двух с половиной до трех метров, а длина от трех с половиной до четырех. Пара волов без напряга всех своих воловьих сил вывозили 'V трейлер', сорвав его с невысоких и не больших чурбачков. Груз состоял их плиты от забора и стакана фундамента. Сверху на груз догружали по не большой копне сена. Хранящиеся в сараюшке пять рулона жести нержавейки по сто двадцать-сто пятнадцать метров длиной и шириной два метра, брать с собой не стали, по причине их приличного веса. Оставили на перевозку летом, по воде на судах. Начали расконсервацию хранилищ техники. С колесной техникой проблем не было. Жестко к капотам автомобилей или под переднею часть прицепов или полуприцепов или трейлера, крепился передок на лыжном ходу. От передка отходили либо дышло для волов, либо оглобли для лошадей. Вот и готов механизм для перевозки. С гусеничной техникой пришлось подумать. И если экскаватор загнали на трейлер, то для бульдозера пришлось изготовить специальную платформу на лыжах. На все лыжи передков, платформ, саней-розвальней и 'V трейлеры', не пожалев кричного дрянного железа, отковали и набили полозья, для улучшения скольжения. Слепцов перевернув груз в кузове МВДешного КАМАЗа, нашел и изъял оба комплекта БПЛА, с которыми и заперся в амбаре-мастерской Куркова. Взяв в помощь для разбора с инструкцией по обслуживания комплексов и обучения работы с ними, Крупнова, Семенович и Ивушкину. На четырех из пяти КАМАЗов, на освободившиеся после отсоединений полуприцепов платформы, настелили доски, взятые со

стройки. На полученные таким образом подобия кузовов загрузили банки, склянки с соленьями и вареньями Ирины Викторовны, переложив их и укрыв сеном. Пустую стеклотару так же погрузили к заполненной. Один КАМАЗ использовали для загрузки оборудования мастерской и кузни Куркова. В полуприцеп, предварительно освободив его от поддонов с кирпичом, перегруженных автокраном на резервные 'V трейлеры', которые потом загнали под сооруженный навес, загрузили мебель и другое имущество семейства Курковых, в том числе и доставшуюся Ирине Викторовне от матери швейную машинку. В него же загрузили две микровольновноых печи новую и старую, но рабочую из сарая, из негоже поставили в кузов три черно-белых телевизора, радиоприемник, четыре транзисторных приемника, три магнитофона, один еще бобинный, магнитола, еще один радиоприемник родителей Курковой 1955 года выпуска. К ним присоединились и два цветных телевизора из дома Курковых. Пару своих ноутбуков супруги взяли с собой как 'ручную кладь'. Масса радиодеталей в разброс, оставшихся от умершего брата Ирины Викторовны, Геннадия, ранее проживавшего в их доме и увлекавшегося радиоделом, вот от него и остались детали. Их вместе с инструментами сложили в один ящик, да и вытащили в сарай, где они и пролежали вместе со старой радиоаппаратурой, так же вытащенной в этот сарай на хранение, до настоящего дня. В пятый КАМАЗ мастерскую, загрузили тридцать мешков картошки, забив всю будку, оставив у входа небольшое пространство, на которое установили печку на опилках. Оставшуюся картошку не полный десяток мешков, забросили в один из КАМАЗов, укутав её толстым слоем сена. Не оставили гнить и автомобили с фестивального луга. Еще по осени Курков со своей группой стащили их в одну кучу и поставили по мере сил на консервацию, отсоединили и сняли аккумуляторы, радио, магнитолы и радиостанцию с милицейского УАЗа, перенеся их к себе на усадьбу. Поставили транспорт на чурбачки, приспустив колеса. Укрыли их от постороннего взгляда срубленными кустами. На которые впоследствии набросали сена, соорудив над автомашинами своеобразные шалаши. Снимали радиоприборы с авто с согласия их невольного соседа Никиты Хомяка, принесшегося с ними работника мэрии Санкт-Петербурга и владельца домишки в деревне Келыма 21 века, в которой он, но уже 16 века, и стался жить в освободившимся после смерти предыдущих жильцов домике. Никита не возражал по снятию с автомобилей оборудования, даже с принадлежащего ему лично 'Доджа'. Сам забрал с него инструмент, стекла. Но с чужих авто ни чего не взял. По получению радио о выходе к ним Черного со товарищами, курковцы сняли с автобуса укрывавшие его ветки и сено, перетащили к себе в усадьбу, где и начались его подготовкой к дороге. Обшили борта, крышу, переднею и заднею части, листами фанеры, оставив только десяти сантиметровые щели, в верхней части окон, для освещения. Соорудили из этой же фанеры в задней части автобуса туалет. Взяв для этого старый унитаз из сарая Куркова, слив устроили по методу ОАО РЖД, по трубе на дорогу. В другом углу задней части поставили печку-буржуйку, топящуюся сухими опилками и торфом, большие запасы которых захватили с собой в дорогу. В дороге возможно и чайку вскипятить. Оба вагончика очистили и подремонтировали, поставили по печке на опилках для отопления. Добавили нары в два этажа. После вывода из хранилища автобуса на базе УРАЛа, в него поставили подобную печь, а туалет там был устроен ранее, согласно проекта. Заготовили еще два десятка печей на опилках, для установки в вагончики для перевозки грудных детей с их мамашами, которые и загрузили в один из КАМАЗов. Девять вагончиков, используя доски со стройки дома Куркова- младшего, построили сами, установив в них данные печи и оборудовав двух этажными нарами. В вагончик без тесноты входили пара десятком мамаш с грудничками. Вся техника и полуприцепы с прицепами после загрузки закрывали пошитыми из тряпья пленными сервками чехлами. Один 'V трейлеры' перестроили, приспособив его для перевозки коровы с бычком из усадьбы и другой живности - свиней, кур, находившихся в момент переноса у Курковых в хлеву. Все-таки для 16 века это были не возобновляемый ресурс генов. Таких пород в это время еще не было.

Используя запасы фанеры изготовили три закрытые пулеметные башни из двух слоев листов фанеры для установки в 'Тиграх' и УАЗе Батова, который так же забронировали по всему внешнему объему, используя два слоя фанеры из пары листов. В башни установили спарки из 'Утеса' и 'Печенега'.

Механики проверили состоянии автомобилей, двигателя, ходовки с тормозами. Все работало, но они рекомендовали и даже настаивали на ежедневной заводки двигателей техники минут на десять, для ежевечернего прогрева двигателей, особенно имеющихся четырех бронеавтомобилей. Сняли с водонапорной башне антенну, смотали дефицитный провод, уложили его в воз. Все дальняя связь не работает, только не дальше двух ста километров можно связываться, но этого должно хватить для связи с Яммским караванов.

И вот на утро пятого дня от прибытия Черного с обозом в Курковку из ворот усадьбы вытянулась длинная цепочка возов, большинство из которых ни кто из аборигенов ранее не видел. Курков принял от назначенного старшим десятником сына старосты, Федора и двух десятках новых боевых холопов, остающихся на охране и обороны покидаемой усадьбы, клятву лечь костьми, но не отдать в чужие руки боярское имущество. Часть из возов была покрыта старым полотном с лежащими на них клочками сена и пучками веток, торчащими из возов. Всего караван состоял из пятидесяти девяти возов. Из которых только четырнадцать были запряжены конями. По паре 'Советских тяжеловозов' влекли два вагончика-бытовки, две тройки были запряжены в оба автобуса. По паре коняшек, арендованных у местных пейзан до Старой Руссы, или приведенных Архипом из Новгорода везли девять домиков для грудничков. Два домика для грудничков заняли в обозе своими семьями две вдовы, из прокопьевской веси с семью детьми, увязавшиеся за Курковой. После ухода основной группы реконструкторов в Ливонию, Прокопий привел первую вдову с детьми, якобы в помощь по хозяйству боярыне, по женской работе. А по правде просто избавился от лишних ртов. А вскоре в помощь первой отправил и вторую с её тремя ребятишками. Вот эти две вдовушки и выполняли работы по дойке коровы, уходу за ней и другим скотом, уборкой дома, готовкой еды, стиркой, штопкой одежды для обитателей усадьбы. Да и другие женские услуги оказывали одиноким мужчинам тридцатилетние вдовушки. Остальные возы тащили волы, со скоростью около четырех километров в час. По выезду простились с вышедшим к ним Хомяком. Еще по приезду, он разрешил 'витязям' забрать его 'Додж'. С трудом ему навязали в счет оплаты две сотни талеров, по паре псковской выделки пил, топоров, килограмм разного размера гвоздей и с десяток скоб, две косы-литовки выкованных в кузне Ямма-на-Желче. В хозяйстве все это очень пригодится. Приглашали с собой, но он отказался. Тогда попросили по соседству заходить в усадьбу, приглядывать за ней. Наказав старшему десятнику Федору прислушиваться к советам соседа. Простились до следующего года. И вытянувшая по Нева нитка обоза пошла в сторону устья Тосны, от которого и начинался этот участок пути попаданцев на Урал.

Слобода Ямм-на Желче. 22 ноября - 01 декабря по новому стилю 1552 года РХ. Продолжение.

После выхода группы Черного на Неву, оставшиеся не сидели без дела. Подготовка к путешествию активизировалась. В почти пожарном порядке доделывались заготовки саней, эрзац полевых кухонь, количестве четырех десятков, ставили на полозья. Подобие полевых кухонь изготовили в кузнях Ямма-на-Желче из меди, бронзы, железа, дерева и камня. Справедливости ради стоит указать, что луженные медные котлы большого размера заказывали и изготовили в Пскове, в слободе подобных мастеров не было. Зато все остальное было сработано умельцами из слободы. Еще в середине ноября в Псков ушло радио Свиридову, что бы он ждал 'витязей' с обозом на обусловленном месте в окрестностях города, став полевым лагерем, и проведя своеобразный карантин, вместе с новыми нанятыми охочими людьми в количестве четырех десятков и пятнадцатью 15-17 летними пацанами, запродавшимися в боевые холопы. С этими полутора десятками были заключены ряды от имении самого Свиридова. Дано было распоряжение обеспечить всех вновь привлеченных охочих людей и боевых холопов верховым конём и шестью санями с запряжкой из двух лошадей. На сани погрузить съестные припасы на весь отряд и овса для отрядных лошадей, из запаса не менее недели автономного пути. Наконец-то дошли руки и до окончательного документального оформления статуса двадцати ливонских дворян перешедших на службу попаданцам. Еще при исходе из Васкнарвы приняли решения по судьбе пленённых рыцарей: и братьев, и полубратьев, и светских. С пленными рыцарями поступили жестоко, но просто. Не стали отпускать за выкуп, увеличивая силы противника и снабжая его дополнительными источниками информации о себе. А выведя их во двор замка Васкнарва, предложили им принести вассальную присягу боярину Черному. Согласились все восемь семейных рыцарей - Ромуаль де Ведевизе, Герд Георг фон Анстерат, Дитрих Иоганн фон дер Реке, Вильгельм Циссе фон дем Рутенберг, Генрих Фриц фон Гален, Ремберг Конрад фон Фитингхоф, Герман Иоган фон Балк, Госвин Энгельберт фон Эссен. Пятеро не обремененных семьями кавалеров - Роберт Иоган фон

Гилзен, барон Иохим Дитрих фон Корф, барон Андреас Герхард фон Розен, барон Конрад Мангольд фон дер Пален, Виллекин Дитрих фон Альтенбург. Семеро полубратьев - Вильгельм Энгельберт фон Тизенхаузен, Госвин Фриц фон Фюрстенберг, Герман Вильгельм фон Герике, Фридрих Ремберт фон Берг, Георг Иоганн фон Неттелройде, Готфрид Дитрих фон Грюнинген, Бальтазар Герхард фон Каценелнбоген. Ни один из рыцарей братьев Ливонского ордера сменить хозяина не захотел, в том числе и васкнарвский фогт Дитрих фон дер Штайнкуль, с казначеем Иохимом фон дер Ховэ. Согласившиеся тут же принесли присягу на верность боярину Черному и были уведены в замок. А остальных вывели с территории замка на берег озера, где их и убили кнехты, перешедшими на службу к 'витязям', для привязки перешедших кровью бывших господ к новым хозяевам. Тела отправились в воды озера на встречу со старожилами от 1242 года. Среди отказавшихся присягнуть и убитых за это оказался и оправившийся от ран хозяин замок Пуртсе старый барон Якоб фон Таубе.

Теперь настала пора оформить переход этих кавалеров документально. Решено было привлечь их всех на службу в качестве боярских детей. Распределив их по паре боярских детей на одного боярина - коннозаводчика, для укрепления защиты имения от набегов кочевников. Предполагая расселить новоявленных рыцарей- детей боярских с их сервами- крестьянами на наиболее опасных направлениях вероятного набега степняков и пусть прикрывают собой 'золотой' генный фонд разводимых коней. Заключение ряда прошло без эксцессов. А чего было бузит. Предлагал воинскую службу один дворянин другому. Да к этому прилагалось серебро за его службу, серебро для найма оруженосца, десяти боевых холопов и на приобретения им по паре лошадей, оружия, доспехов, одежды иного снаряжения. Выделялась земля, а с ней десять семей сервов. Отсыпалось чуток серебра на постройку замка. Выдавалась в замок мебель, посуда, постельные принадлежности и другие необходимые предметы. Разрешалось отобрать из числа полона пять человек прислуги для своего замка. Условия для Ливонии, да и для иных мест было очень хорошие. И какой идиот будет от них отказываться, ища от добра добра. После подписания ряда, вновь поверстанным боярским детям было приказано изучать русский язык, из числа полона подобрать и нанять в качестве боевых холопов по десятку крепких мужичков, найти их него же оруженосцев, а так же выбрать и забрать пять человек для прислуживания в будущем замке - острожке. Десяток сервских семей им передадут после прибытия на место постоянного проживания.

Так и пробегали дни в хлопотах и заботах по подготовке похода. Не забыть сделать это, нужно взять то, необходимо этих отправить туда, а вон тем поручить сделать данную работу. И так из-за дня в день на протяжении декады. Наконец 30 ноября 'инженерная разведка' доложила, что лед на озере окреп настолько, что свободно держит груженный воз. На днях из Самолвы в Псков сбегали сани и вернулись загруженные по самые не балуйся. И ни чего, ни разу не то что провалились, но лед под ними даже не треснул. Выход назначили на утро первого числа. Но как всегда, то одно, то другое, то третье. Это не взяли, то забыли, там не успели, здесь не то положили. Протянули до полудня. А там опять другие недостатки полезли. Этот день прошел как тренировка к выходу. Решили выходить с утра 2 декабря, возы не распаковывать. Животных выпрячь, напоить, накормить, определить в хлева и конюшни. Людям переночевать по-походному, в помещениях, на своих места. Организовали усиленный караул, выставили дополнительные посты и секреты. В том числе и за частоколом слободы, около возов обоза. А поутру всем быть готовым к выезду. Сняли антенну, смотали дефицитный провод, уложили его в воз. Саму вышку, выстроенную на крыше 'господского комплекса', рушит не стали, оставили как была, только без антенного провода.

Всего в обоз вошло тысяча семьсот десять сервских и крестьянских возов, сорок эрзац походных кухонь с одноконной запряжкой, шестнадцать 'детских домиков' с грудничками и их мамашами с одним волом в качестве двигателя, шестьдесят семь немного измененных 'V трейлера', положили платформу из тонких жердей, с фуражом и продуктами для людей, влекомых парой волов. Сотни саней с другим имуществом с запряженной парой лошадей. В том числе и санные орудийные лафеты для 'гуляй городов', с установленными на них четверть пудовыми 'единорогами', отлитыми из бронзы и специальной орудийной бронзы в количестве ста штук и влекомые парой лошадей. Все это 'великолепие' сопровождали два десятка саней одвуконь, груженных полупудовыми пудовыми 'единорогами' так же отлитыми из бронзы и бочонками с порохом, мешочками с картечь, гранатами и лежащими без какой либо упаковки ядрами, в основном калибра подходящего к четверть пудовым 'единорогам'. Еще дюжина четвертьпудовок, но отлитых как один из орудийной бронзы, поставленные на колесные лафеты, разделив на две шести орудийные батареи, придали авангарду и арьергарду, помимо сотен кованой конницы. Создав их этой дюжины 'единорогов' первые подразделения конной артиллерии. Пара коняшек в легкую перевозила триста пятьдесят килограмм самого 'единорога' и двести килограмм зарядного ящика. Более семи сотен конных воинов, триста прилично обученных номеров орудийной прислуги, из них тридцать шесть можно было отнести к конной артиллерии. И более тысячи двухсот пеших бойцов, вернее санно-пешего подобия средневековой мотопехоты. 2 декабря около 9 часов первые возы начали выходить на лед Желче. И когда передовые возы выехали на белую, блестящую глад замерзшего озера, последние возы еще даже не сдвинулись с места.

На льду Чудского и Псковского озер, между слободой Ямм-на-Желче и городом Псков. 2 декабря по новому стилю 1552 года РХ.

Растянувшаяся почти на 10 километров лента каравана чернела на сверкающем белизной льду Чудского озера, двигалась, с черепашьей для попаданцев, скоростью в 4 км/час или чуток более. Но быстрее каравану не давали двигаться волы, которых, ни какими силами нельзя было заставить разогнаться и увеличить скорость. Да и не было, большой необходимости ускорятся, лошадок требовалось поберечь. Тем более и при такой скорости обоз проходил за 10 часов не менее 42 километров, что вполне укладывалось в расчеты 'витязей'. А пока охрана обоза проходила тренировку. Особенно уделяла вниманию западной и северной стороне, откуда могли появиться войска ливонцев, как раз недавно осаждавшие Гдов. Но бог миловал, до Пскова весь обоз добрался поздно вечером благополучно, без потерь. В сам город заходить не стали, чему способствовала попавшая на пути обоза деревушка в пяток домов, расположенная в окрестностях Пскова.

Еще на подходе к этой деревушке путешественников насторожило отсутствие дымов над деревней и их запаха, и это при стоящих морозах. При въезде в деревню бросилось в глаза отсутствие следов захода людей в дома, на свежем снегу видны были только небольшие женские или детские следы, идущие к хлевам и от них. Только в одном дворе видны были эти следы, ведущие не только в хлев, но и в сам дом. Вот к этому то дому и направился со своими тремя учениками-холопами Пирогов, его подозрения по поводу охватившей деревню чумы, все более и более укреплялись. По его рекомендации Золотой дал команду проходить через эту деревеньку не останавливаясь. Сам Никита Николаевич остался со своими людьми в деревне. Зайдя в теплую часть дома, в который вела натоптанная тропинка, пойдя через не отапливаемые сени, доктор увидел сидящих у стола, около теплой печи двух пареньков лет по четырнадцать-пятнадцати на вид, видимо братьев погодков, судя по схожести их черт лица и цвету волос. Сперва в полумраке избы хирург ни чего не увидел, но обоняние подсказало, что в углу под образами, перед которыми слабо горела лампада, кто-то лежал и по видимому смертельно больной, так как запах разложения будто кулаком ударил по обонянию вошедшего со свежего воздуха Пирогова. Наплевав на практический запрет показывать аборигенами артефакты 21 века, он достал фонарь- 'жучок' и стал накачивать энергию в фонаре. Яркий в полумраке избы луч света выхватил лежащую на лавке у стены под образами женщину, так идентифицировал по длинным волосам и видимых из под расстегнутой нижней рубашки грудям Никита, то существо с лицом багрово-синюшного окраса, с губами будто обсыпанных мелом, лихорадочно блестящими глазами с ясно видимыми на шее язвами черного цвета, с покрывающими груди черными неровными пятнами, которые видимо были результатом подкожных геморрагий, с явным выражение страдания и ужаса, на заостренных чертах лица. Один из чумных бубон, находящийся на левой стороне шеи, вскрылся и выделяемый им густой желтовато-зеленый гной, стекал по коже на подушку, залив уже почти всё левую половину подушки. Видимо запах от этой язвы и учуял подполковник медицины. Лежавшие поверх какого-то полотна, закрывавшего больную от груди но ступней, руки нервно двигались, кожа пальцев рук имела пепельно-серый оттенок.
– Видимо цвет кожи изменился в результате цианоза - автоматически отметил в уме доктор.
– Ну вот по всем признакам это она-Чума. Вот из хаты, быстрее на улицу.
– Эти мысли в секунду промелькнули в голове у хирурга и он стал поворачиваться, звеня одетым на него бахтерцом.

Видимо яркий свет, жужжание издаваемое 'жучком' и звон доспеха, вывел больную из забытья и она хрипло но достаточно громко и разборчиво заговорила: - Боярин!
– точно определила принадлежность вошедшего в избу человека по звону брони к воинскому сословию больная- За ради господа нашего не дай пропасть моим кровинушкам. Все в веси умерли, мор всех прибрал. Хозяин мой в сенях лежит мертвый, я сама его третьего дня вынесла и видимо из-за этого и саму мор свалил. Вот и мне конец настал. Забери сынов, не дай и им помереть. Они у меня работящие. Мне помогали за всей скотиной в веси ухаживать, когда соседи занемогли и померли. В избы мы правда не входили, но скотина ревет, жалко божьи создания, они то за что страдать должны. Это нам мор за грехи наши господь наслал. Видимо ни кого в веси кроме меня и сынков из живых не осталось. Я то может грешила, а детушки мои за что гибнуть должны. Они ведь и не жили. Спаси их боярин. Ни чего у нас с мужем нет, ни серебра и злато. Христа ради прошу спаси боярин, увези из веси.