Командиры крылатых линкоров (Записки морского летчика)
Шрифт:
— О своих предупреждения не было. Стреляй!
Штурман припал к носовому пулемету, я перешел на [270] планирование. Лодка, стоявшая к нам бортом, стала вдруг быстро уменьшаться, хоть мы и шли прямо к ней. Вскоре и палуба и надстройка исчезли под водой. Пулеметная очередь Володи запоздало прострочила полоску бурлящей воды...
— Эх, бомб не было!
— А что бы ты сделал? Ведь погрузилась раньше, чем мы оказались над ней. Если бы противолодочные...
Надо отдать справедливость: экипаж фашистской субмарины оказался расторопным
— Радиограмму передал, Николай?
— Разумеется, командир!
На земле от начальника штаба узнали: в указанный нами район послан самолет с глубинными бомбами. Если лодка находилась в надводном положении из-за неисправности, она вновь всплывет...
Ночью экипажи Саликова, Осипова, Бесова, Лобанова и Чумичева бомбили плавсредства в Анапе. Противодействие зениток не помешало успешно выполнить задачу. Более двухсот бомб различного калибра было сброшено на цель. У восточного мола и в центре порта возникло три пожара.
В рубашке родился
Поиск плавсредств противника в отдаленных южном и северном секторах Черного моря с целью наведения на них подводных лодок продолжался непрерывно. Утром вылетали два самолета, после обеда их сменяли два других.
Как-то в третьей декаде апреля мы должны были принять эстафету на коммуникации от Сулины до пролива Босфор. Многочасовой полет над морем навстречу шквалистому ветру, сквозь нескончаемую пелену облачности, проливные дожди. Для экономии горючего шли на высоте семь тысяч. Высотный полет сопряжен с рядом [271] сложностей. Особенно трудоемким делом становится наблюдение. Когда тело спеленуто привязными ремнями, шлемофон плотно прижимает к шее ларинги, а кислородная маска обхватывает нос, рот, подбородок, для расширения обзора приходится использовать маневренность самолета.
Вообще разведка дальних коммуникаций предъявляла высокие требования к экипажу. Задания приходилось выполнять, как правило, в одиночку. Экипаж должен обладать развитым тактическим мышлением, уметь самостоятельно преодолевать противовоздушную оборону врага, сноровисто работать с фотооборудованием, хорошо знать вероятные цели и точно определять их координаты и элементы движения в морском пространстве. Все делать точно и в кратчайший срок — от этого зависит успех последующих действий ударной группы.
Три часа под крылом пустынное море. Затем более часа — поиск. И вот — успех! Транспорт в охранении четырех сторожевых катеров идет курсом на Бургас. Быстро радируем нашим подводным лодкам о конвое противника...
Поиск продолжается. Не раз меняем курс и высоту полета. Трижды встречаемся с истребителями противника и успеваем уйти от них в море...
Восемь часов полета над водным пространством, более двух тысяч километров позади.
Только на земле по-настоящему почувствовали усталость. Длительное напряжение внимания, нервная нагрузка, отсутствие физических движений...
Но — не зря. Цель отыскали, задание
* * *
29 апреля экипаж Скробова обнаружил в бухтах Севастополя три транспорта, девять сухогрузных барж, двадцать катеров. После дешифрирования фотоснимков было принято решение: нанести бомбоудар по двум транспортам в Южной бухте. На другой день утром девятка [272] бомбардировщиков во главе с Осиповым взмыла в воздух.
Экипажи Лобанова и мой заступили в пятнадцатиминутную готовность к вылету на торпедный удар. У нашей «пятерки» заменялись моторы, предстояло лететь на чужой машине.
Накануне я уже вылетал на ней. По возвращении дал указание технику выверить точность бензомеров. При полетах на полный радиус приходится возвращаться буквально на последних литрах бензина; неточность в показаниях приборов может привести к роковым последствиям — ведь летаем над морем.
Техник доложил, что бензомеры проверены. Само собой — и о готовности машины вообще.
Расположившись в разных позах на брезентовых чехлах под крылом самолета, мы лениво перебрасывались словами, вспоминали мирное время, кто чем занят был вот в такие весенние дни в последний год перед войной. Здесь, на Кавказе, уже почти наступило лето, было жарко, солнце слепило глаза...
— Дежурные экипажи, к командиру эскадрильи! — послышался голос неутомимого капитана Матяша.
Воспоминания как рукой сняло. Бежим со штурманом в эскадрильский домик, неподалеку от нашей стоянки.
— По данным воздушной разведки, — чеканит майор Чумичев, — сегодня в тринадцать часов тридцать пять минут из Севастополя вышел транспорт в сопровождении четырех быстроходных барж и трех тральщиков. Направляется на Констанцу. Дежурной паре самолетов-торпедоносцев — потопить транспорт! Вопросы есть?
— Все ясно!
— По самолетам! Вылет немедленный.
Взлетаем. С ходу пристраиваюсь к машине Лобанова, ложимся на курс. После жары на земле с удовольствием ощущаю прохладную свежесть. Телу возвращается [273] бодрость, движениям — легкость и быстрота. Машина чутко послушна рулям, ровно гудят моторы...
И вдруг — перебой в левом. Еще перебой...
— Командир, слышишь? — с беспокойством оборачивается Володя.
Перебои становятся все чаще, длительней. Изменяю режим. Не хочется возвращаться, такая цель...
Но мотор продолжает барахлить. Ничего не поделаешь, докладываю ведущему. Лобанов разрешает выйти из строя и вернуться на аэродром.
На обратном пути мотор продолжает капризничать, возникает опасение, как бы не заглох совсем. В этом случае пришлось бы сбросить в море дорогостоящую торпеду. Да и после разгрузки пилотирование самолета на одном моторе над морем представляет порядочный риск.
И вдруг мотор заработал ровно. Ровно и сильно, будто с ним ничего не случалось!
— Как нарочно! Перед посадкой... Что будем делать, командир?