Концерт для баяна с барабаном
Шрифт:
С каждой минутой их становилось всё больше и больше. Они бесстрашно пикировали прямо в руку. Или нерешительно кружили вокруг, прежде чем боязливо опуститься на кончики моих пальцев. Некоторые, подлетев к самой ладони, вдруг резко разворачивались и улетали прочь, неожиданно вспомнив о более важных делах.
Мне казалось, что их уже сотни. Тысячи. Миллионы. В основном синицы. Иногда попадались странные экземпляры с белой грудкой и в чёрной,
— Это московки, — подсказала добрая бабушка и насыпала мне в ладонь ещё семечек.
А они всё летели и летели. И деревья слепили глаза своими белыми шубами, как в сказке. И меня всю распирало и разрывало от восторга. Мне хотелось кричать, и визжать, и прыгать. Но я стояла безмолвно, как речной карась. Только звала их тихонько:
— Ешьте, ешьте. У нас много…
Рука у меня совершенно застыла, и отчего-то нестерпимо зачесались пятка и правый бок — где-то далеко, под шубой и шерстяным свитером. Но я не могла ни почесаться, ни пошевелиться. И руку спрятать я не могла тоже. Как будто дала кому-то честное слово, поклялась стоять здесь целую вечность, пока не кончатся семечки или не отвалится с тихим звоном моя превратившаяся в льдину ладонь.
— Скоро господин поползень пожалует. Дождись его, — сказала бабушка, — а мне пора.
Я хотела спросить, долго ли его ждать, этого господина. И как я его узнаю. И как зовут саму бабушку. И… но рядом никого уже не было. Только странная птица с чёрными, будто подведёнными тушью, глазами всё бегала и бегала прямо по стволу, упираясь в него коротким хвостом…
— Сколько тебе можно втолковывать! — отругала меня мама. — Никогда не разговаривай с неизвестными.
— А если неизвестные сами со мной разговаривают?
— Не дерзи!
— Мам, а как выглядит поползень?
— При чём здесь поползень?! Почему тебя не было в музее? Ты не видела трость, с которой Пушкин ходил по Одессе.
— И дуэльные пистолеты, — вставил папа.
— И портрет Сергея Львовича.
— И штоф, из которого няня по вечерам отпивала наливку.
— Необязательно об этом при ребёнке, — одёрнула папу мама. — Всё-таки с кем ты разговаривала?
— С птичками, — ответила я, — и с бабушкой.
— С какой бабушкой?
— Я видел, — опять вмешался папа, — на Арину Родионовну похожа.
— С чего ты взял?
— Фотография в музее висела.
— Какая фотография?! — схватилась за голову мама. — О чём ты говоришь?!
И они опять начали спорить. И спорили всю обратную дорогу. И наперегонки цитировали Пушкина.
— У лукомо-о-орья ду-у-уб зелёный, злата-а-ая цепь…, — с подвываниями тянула мама.
— Это вяз, — пыталась объяснить я.
— Ты что-то путаешь, — смеялась мама. — У Пушкина был дуб. Зелёный. У лукоморья.
Я решила не углубляться. Тем более что папа снова завёл свою пластинку про дядю. Только выяснилось, что дядя вовсе и не папин, а вроде бы самого Пушкина. Или кого-то там ещё.
— Его пример другим наука; но, боже мой, какая скука…
Вот это точно! Мне стало ужасно неинтересно.
Я уже не слушала, как мама с выражением читает «Руслана и Людмилу». И про Балду. И про чудные мгновенья.
Я думала про
А ещё мне было немножко стыдно перед мамой. И ещё чуть-чуть — перед папой. За то, что мне неинтересно слушать, как они цитируют. И про трость неинтересно. И про Сергея Львовича — тоже, наверное, чьего-то дядю. Зря они вообще столько сил на меня потратили. На моё духовное развитие и тягу к прекрасному. Неспособная я ко всему этому оказалась.
Вот приедем домой, сразу усядусь перед телевизором и назло всем буду целый день его смотреть. И завтра буду смотреть. И послезавтра тоже. А если маме опять захочется отвезти меня для культурного усовершенствования — к какому-нибудь там Мамину-Сибиряку — запасусь заранее семечками. Целый мешок наберу. А то вдруг окажется, что у этого Сибиряка не было няни? Кто мне тогда поможет накормить поползня?
Я, бабушка, мама и телевизор
Мы с бабушкой любим смотреть телевизор. Особенно сериалы. Мы смотрим их каждый день. В основном когда мамы нет дома.
Я прихожу из школы, забрасываю куда подальше портфель и быстро глотаю горячий бабушкин суп. Я тороплюсь и обжигаюсь — бабушка уже уселась в комнате перед телевизором, а у меня ещё впереди компот и второе. Через пять минут всё съедено, я бегу к бабушке и забираюсь с ногами на диван. Я заползаю под бабушкин клетчатый плед и прижимаюсь к её тёплому боку. И мы с бабушкой смотрим телевизор.
Если честно, нам с бабушкой не очень важно, что показывают. Мы смотрим всё подряд: про любовь и про бандитов, про трудовые будни работников уголовного розыска и шоу-бизнеса, про восемнадцатый век и про сегодняшнюю жизнь, и много ещё про что.
Очень часто разные сериалы идут одновременно по нескольким каналам. Тогда мы с бабушкой спорим и иногда — даже ссоримся, что мы будем смотреть. Чаще всего побеждает бабушка. У неё авторитет. Конечно, мы могли бы смотреть свои сериалы в разных местах: у нас на кухне есть ещё один телевизор, маленький. Но для нас это принципиально — сидеть вместе на диване, накрывшись бабушкиным клетчатым пледом и прижавшись друг к другу. Поэтому я уступаю бабушке.
Сериалы постоянно прерываются рекламой, которую мы с бабушкой терпеть не можем. Тогда мы берём пульт и начинаем щёлкать с канала на канал. Получается, что мы смотрим два или три сериала сразу. Правда, от этого у бабушки в голове всё путается, она постоянно толкает меня локтем в бок и задаёт свои глупые вопросы:
— Слушай, ты что-нибудь понимаешь? Почему этот бандюга нацепил на себя милицейскую форму и расхаживает со своим псом по деревне? Кстати, как он вообще оказался в деревне, там же всё действие в городе происходило? И никакого пса, вроде, у него не было?