Концерт для баяна с барабаном
Шрифт:
А стоило открытку покачать из стороны в сторону, японка принималась моргать часто-часто, словно к чему-то призывая и будоража воображение.
Вот это секрет так секрет! День сразу перестал быть тягучим и унылым. Вместе с переливами удивительной открытки всё вокруг закрутилось, завертелось, обрело смысл и краски.
— Ну?! — притопнула ногой Танька, тряся своим трофеем у меня перед носом и
— Откуда это?
— Вот! — Танька оттопырила нижнюю губу, обнажив мелкие острые зубы. На месте одного из них зияла тёмная дыра.
— Что? — не поняла я.
Танька закатила глаза и даже по лбу себя постучала, чтобы показать, до какой степени она поражена глубиной моего невежества.
— Зубная фея подарила!
Про Зубную фею я слышала впервые. Я вообще не очень хорошо разбираюсь во всяких чародеях, колдунах и прочих волшебниках. А из фей знаю только про фею Драже из балета «Щелкунчик». И ещё мне вдруг вспомнился отрывок стишка из раннего детства: «Три очень милых феечки сидели на скамеечке и, съев по булке с маслицем…» Но Танька, услышав про феечек, даже обиделась:
— Что ты мне сказки рассказываешь? Я тебе серьёзно…
Притянув к себе мою голову, она впилась губами мне в ухо и жарко зашептала про Зубную фею и про то, как она забирает у детей их молочные зубы.
— Как забирает? — испугалась я. — Выдёргивает, что ли?
— Она что, по-твоему, садистка? — рассердилась Танька.
— Не знаю, — честно призналась я.
Образ Зубной феи рисовался в моём воображении нечётко и расплывчато. Но даже в этой нечёткой расплывчатости явно проступали зловещие железные щипцы в её руке, похожие на те, которыми мой папа вытаскивает из доски лишние гвозди.
— Не-е-е, — успокоила меня Танька, — она берёт только те, которые сами выпадают.
С видом недосягаемого превосходства посвящённого человека перед непосвящённым Танька поведала мне, что как только выпадет молочный зуб, его следует с вечера аккуратно завернуть в носовой платок и положить под подушку и сразу лечь спать, а наутро засунуть под подушку руку, а там вместо зуба обязательно — ОБЯЗАТЕЛЬНО!!! — будет подарок от Зубной феи.
Я слишком хорошо знала Таньку, её неуёмную страсть к фантазиям и способность на пустом месте раздуть из дохлой мухи слона. Но в доказательство своей правоты она снова продемонстрировала зияющую пустоту на месте бывшего зуба и ткнула в моё лицо подарок феи. Японка хитро прищурилась и подмигнула мне правым глазом.
— А зачем они ей нужны, эти зубы? — я сделала последнюю попытку пробить брешь в хитросплетении Танькиных доводов.
Она только плечами пожала:
— Для коллекции…
Для коллекции! Убийственная простота и логичность этих слов растопили мои сомнения окончательно.
— Тань, а подарки хорошие?
— Всякие. У меня полно.
И, нацепив пальто и шапку, Танька опять поволокла меня, на этот раз из гардероба на улицу, через сквер — к себе домой, хвастаться феиными подарками.
Улица
Придя домой и скинув пальто и ботинки, Танька подставила табуретку и полезла куда-то на шкаф.
— Вот! — пыхтя и отряхиваясь от пыли, она вывалила прямо на пол содержимое здоровенной коробки из-под маминых зимних сапог.
От вида несметного богатства у меня захватило дух. Чего только среди феиных подарков не было! Теннисные мячи и маленькие стеклянные шарики, карнавальные маски и пучки разноцветных перьев, носовые платки с вышитыми на них голубями и розами, бусы из камней и ракушек, прошлогодние календари, значки, оловянные солдатики с ружьями и пиками и крошечные фигурки заморских глиняных божков… По-моему, у Таньки и зубов-то столько отродясь не было, сколько надарила ей за них Зубная фея.
Мне стало завидно. И обидно. Таньке за её мелкие острые зубки, которые, по правде говоря, и не стоят-то ничего, — гора подарков. А у меня уже штук пять выпало, а то и все шесть. Белых, отборных, хоть в коллекцию, хоть в музей. А взамен — пустота, шиш, дырка от бублика!
— А ты их под подушку клала?
Я помотала головой.
— Ну вот! В следующий раз выпадет, ты его под подушку, и — бац! — утром подарок!
Я вздохнула. Когда он ещё будет, следующий раз? А подарков хотелось тотчас же, прямо сейчас. Танькины бусы и перья не давали мне покоя, дразнили буйными красками и неуёмной роскошью. И японка с открытки всё мигала, мигала…
— А ну, разевай пасть! — устав от моих душевных терзаний, приказала Танька.
Я послушно открыла рот, и Танька по-хозяйски сунула туда руку. Как заправский дантист, она один за другим ощупывала мои зубы. От её пальцев пахло школьным мелом, столовскими котлетами и немножко мокрой мешковиной.
— Шата-а-ается! — Танька с кровожадным удовольствием надавила мне на нижний зуб с правой стороны и тут же отдёрнула руку. — Не кусайся!
— Больно же! — возмутилась я, захлопнув рот.
— Расшатывай, — велела мне Танька, — к вечеру выпадет.
Я надавила на зуб языком. Потом тихонько потрогала его кончиком пальца. Зуб откликнулся лёгким, едва заметным шевелением.
Танька надела на лицо сердобольное выражение и высыпала на стол гору сухарей и сушек:
— На вот, грызи!
Я взяла ванильный сухарь с тёмными пятнами запечённых в нём изюмин и принялась мусолить его во рту.
— Ты правым грызи! Который шатается!
Я послушно надкусила тем самым зубом — нижним, с правой стороны, — которому суждено было отправиться в коллекцию Зубной феи. Зуб, едва дрогнув, остался стоять на месте.