Конец войны
Шрифт:
Я, вопреки всем своим знаниям, надеюсь, что устойчивой психики, хотя все психи считают себя устойчивыми, опасался, что, к примеру, не буду отражаться в зеркале. Ну как там с вампирами и всякой нечестью, о которой я редко, но, чтобы мозг отдохнул, читал. Нет, вот он я, во всей красе!
Каково это было считай что и старику увидеть себя молодым! А еще и на вид здоровым, с правильными чертами лица, с выразительными глазами, которые умеют менять цвет только по одному моему желанию, черноволосым с густыми волосами. Отличная внешность для ловеласа, но катастрофически непрофессиональная
Не бывает агентов, которые работают под прикрытием, излишне красивых, или рослых, с выразительными глазами. Это провал, так как такой человек будет привлекать к себе излишнее внимание. О какой тогда работе говорить, если каждый прохожий, тем более женщины «в поиске» станут смотреть в сторону такого объекта?
Одевшись, кое-как натянув на себя малоразмерную одежду, я выглядел, как говорили когда-то, как пострел. Брюки были мне сильно выше лодыжек, рубашка на рукавах и вовсе не застегивалась. Но не голый и не в платье — это несравненный плюс.
— Пройдемте! — несколько злорадно, будто отомстил мне, сказал старлей, рассматривая, насколько я несуразно одет.
Я пошел. Благо идти нужно было буквально через коридор, в противоположное крыло здания.
Постепенно мое вольное, даже шутливое настроение сменялось тревогой. Будто обручем стало сдавливать голову. Я прикусил губу и напрягся, борясь с тем, что давило на меня. Во-многом повезло. Неужели опять кто-то или что-то? Но в комнате, перед входом в которую я стоял, получилось почувствовать только присутствие людей, причем там был майор. Так что это тогда такое?
Глава 8
— Проверяете? — спросил я, поворачиваясь за спину, где должен быть лейтенант.
Однако моего сопровождающего скрутило так, что он прямо на моих глазах рухнул и скукожился в позе эмбриона. Видимо, тот заслон, который можно было бы назвать ментальным, на него действовал намного сильнее, чем на меня.
Быстро оценив ситуацию, что я ничем не помогу старшему лейтенанту, а внутри комнаты сидит майор, который должен знать, что именно он делает, Я решительно открыл дверь и вошёл внутрь. Пусть мне было нехорошо, всё также приходилось противостоять невиданной преграде, но я сделал всё, чтобы на моём лице не дрогнул ни один мускул. Не хотелось, да и он понимал, что показывать хоть какую-то свою слабость, нельзя.
— Старлею плохо, — сказал я, лишь кивком головы обозначив направление, где должен был до сих пор валяться старший лейтенант.
— Скоро ему станет хорошо, — между тем, с нотками удивления сказал майор госбезопасности.
И, действительно, лысоватый мужик с чуть пухловатым лицом, которого я уже видел на месте работы следственной группы на месте смерти лысого гипнотизёра, щёлкнул каким-то тумблером, и всё давление на мою голову в момент прекратилась.
— Отчего-то у меня складывается уверенность, — начал говорить майор. — что вы должны прекрасно осознавать, что проверки были, и проверки должны быть дальше. Вы слишком удивительный человек, впрочем, наверняка, это уже поняли.
— Это просто замечательно! — воскликнул мужичок с прибором, как экстравагантно
Он быстро передвигая своими короткими ногами засеменил в мою сторону, протянул руку.
— Никодимов! — представился он.
— Боец Туйманов, — представился и я, пожав плечами. — Больше о себе ничего не знаю.
Никодимов повернулся к майору и голосом, полным восхищением, произнес:
— Олег Кондратьевич, он держит седьмой уровень!
— Ведите себя сдержанно, профессор, — сказал майор госбезопасности, которого, по всей видимости, зовут Олегом Кондратьевичем, так как в комнате больше никого не было.
Я посмотрел за спину, где уже, поднявшись, но всё ещё сгорблено, стоял старший лейтенант.
— Старший лейтенант, вы свободны! — сказал майор и пристально посмотрел на меня. — Ну что ж, красноармеец Третьего Десантного Батальона Туйманов Сергей Александрович, тысяча девятьсот двадцать четвертого года рождения, призван на воинскую службу…
Майор заговорщически прищурился и взял паузу. Он давал мне возможность продолжить озвучивание биографической справки, но нечего было сказать.
— Может, всё-таки подскажешь откуда ты? Неужели, не помнишь, не знаешь, где родился, кто твои мама, отец? Сестра? Вот насчёт невесты не удалось узнать. Но запрос я уже в Ленинград отправил. Там, конечно, всё сложно, может, твои родственники и в эвакуации… Ты же не против, если я буду говорить с тобой на «ты»? Или университетское образование не позволяет? — говорил майор госбезопасности.
Он был уставшим, наверняка нормально не спал уже несколько суток. Но куда там спать, если вокруг творятся такие дела! Я уже понял, что все эти гипнотизеры, существа, — все это не данность, а уникальность.
Я видел и чувствовал в майоре большое количество различных эмоций, потому не мог с точностью определить, что именно сейчас доминирует в его тоне: может быть, сарказм, попытка показать мне, что нет смысла препираться, и пора уже сознаваться, кто я есть на самом деле. Здесь же была и некоторая растерянность, даже неуверенность. Он терялся, не знал, что делать со мной. И я понимал коллегу. С одной стороны, я уникальный специалист, с которым необходимо говорить, а не приказывать, несмотря на разницу в званиях. С другой стороны, я уже носитель сверхсекретной информации. Таких или зачищают, или делают своих, без права ухода на пенсию. Впрочем, за всю свою карьеру, с человеком с такими способностями, что я обнаруживаю в себе, общаться не приходилось.
— Товарищ майор госбезопасности, мне, конечно, больше нравилось, когда вы меня называли на «вы». К вам же я не могу обратиться панибратски, субординацию соблюдать намерен. Моё звание не позволяет мне противиться подобному обращению с вашей стороны. Вместе с тем, очень много есть такого, о чём хотелось бы поговорить, — сказал я, глядя в глаза майору.
— Вместе с тем, панибратски… лет десять назад я бы назвал тебя «контрой» только за такие вот интеллигентные слова. Но сейчас я даже горд за советскую власть, что воспитывает людей, способных связывать слова в предложения, — заметил майор.