Конец войны
Шрифт:
— Бумага… Это дополнительное свидетельство. Не нужно больше писать. Кто-то мог заметить, что ты пишешь, или саму бумагу увидят. Мелочи, но именно они чаще всего и ведут к провалам, — говорил Адриан.
Удивительно, что человек с именем Адриан фон Фелькерзам не просто хорошо говорил на русском языке, но делал это лучше, чем его собеседник. Все дело в том, что один из самых удачливых и профессиональных немецких диверсантов был… Русским.
Адриан родился в Санкт-Петербурге, но после революции уехал сперва просто из города, а потом и в Германию. Так что диверсант первые
— Я понял вас. Но разговор был бы долгим, в бумагах написано немало данных, — даже предателю было несколько обидно, что его поучают.
— Ты сам должен убить того сильного колдуна. Без этого операция может провалиться. Мою группу могут разбить, рассеять, уничтожить. Но знай, что я останусь, чтобы сделать с тобой все то, что ты уже испытал, даже больше, — сказал фон Фелькерзам.
Предателя передернуло, он вновь вспомнил, какая может быть БОЛЬ. Но уже не только страх перед болью заставлял сотрудника Особого Отдела Альфа шпионить в интересах Германии и Англии, но и то, что это входило в привычку. Стоило оступиться раз, второй… Предатель уже рассчитывал на то, что скоро его эвакуируют и даже не в Германию, сотрудник Отдела Альфа сумел войти в контакт с английской разведкой.
— Почему именно я должен убить его? — спросил предатель, и голос был его даже требовательным.
— Тон смени! Ты его убьешь, потому что будешь рядом с ним. Если он раньше не замечал в тебе опасность, значит, не заметит и после. Вот, держи, — один предатель, который изменмил России намного раньше, чем его собеседник, второй предатель, передал пудреницу. — Тебе достаточно помазать свою руку этим порошком и после коснуться какой-нибудь части тела Тумана. Желательно, чтобы это было лицо.
— И меня возьмут, будут пытать, а после расстреляют? И что будет с моими родными? — спрашивал предатель, изменивший своей родине всего год назад. — Мне нужны гарантии.
— Твоих родных из Москвы уже эвакуируют. Они у нас. Тебе же будет достаточно лишь промыть с щёлочью свою руку, — солгал-диверсант.
Впрочем, он не во всем врал. Родных предателя в рядах Особого Отдела действительно взяли под контроль и могут в любой ликвидируют.
— Но я не хочу в Германию, — сомневался сотрудник Особого Отдела. — Я помогаю вам, но Красная Армия под Берлином.
— Ненадолго. Мы тоже были под Москвой. А ты хотел в Англию? Туда и отправишься. Достаточно будет добраться до Карповки. Там тебя будет ждать эвакуационная группа. Отправишься на юг, под Одессой будет баркас, в который ты, твоя семья, как и вся наша группа погрузитесь и отправитесь в Турцию, — озвучил Андреас заранее заготовленную легенду.
— Я всё сделаю, — решительно сказал предатель, вышел из закоулка, где проходила встреча, спешно направился прочь.
Ему ещё нужно было как-то объяснить своё более чем полуторачасовое отсутствие тем сотрудникам, которые выехали с Базы в Гомель для встречи и загрузки на аэродроме всего причитающегося
* * *
— Нас утро встречало с прохладой, — напевал я, наблюдая в окно, насколько разительно менялась погода.
Ещё вчера было почти по-летнему тепло, сегодня, почти по-зимнему холодно. Впрочем, снег в апреле — вполне нормальное явление. Тем более, что на улице всё равно было выше нуля, и снег быстро растает. Но пока мокрый снег мог бы навеять уныние. Мог, но не мне, не сейчас, не в этой жизни.
— Проснулась? — спросил я Ольгу, не прекращая выполнять отжимания. — Собирайся! У нас до выхода тридцать минут. Быстро завтракаем консервами, не забываем тебе одеть свитер, мне плащ, уходим.
Уже абсолютно меня не стесняясь, Ольга встала, начала потягиваться своим идеальным пластичным телом, на что я был вынужден более интенсивно отжиматься. Ещё не хватало, чтобы нас накрыл очередной виток страсти и мы опоздали бы к машине, которая должна ждать у вокзала.
— Оля, прикройся! Иначе и тебя, и меня сейчас накроет, и мы будем здесь любить друг друга до полного истощения, — сказал я, отворачиваясь от соблазнительной брюнетки.
Оля что-то фыркнула, но сделала то, что несколько сбило любовный настрой. Она сходила в ведро, а после стала торопясь одеваться. Да, в качестве ночного горшка у нас было, любезно предоставленное управдомом, ведро.
И это для меня, человека из двадцать первого века, это было крайне неудобно, скорее психологически. Однако, как я понял, подобные вёдра стояли в каждой комнате, это было нормальным. Между тем, один туалет работал. Но он был лишь один. А жильцов в коммунальной квартире, как удалось выяснить, было тридцать два человека. И, если каждый пойдёт по своей нужде, а утром эта нужда очевидна, то можно пару часов простоять в очереди. Так что, ведро с крышкой — это вполне рабочий вариант, который в военное время считается весьма даже гигиеничным.
Ещё вчера Ольга стеснялась справлять свою нужду, бегая к ванной комнате, и выстаивая там получасовые очереди, выслушивая сплетни, также перешёптывания с осуждениями наших похотливых игр. Сегодня же моя напарница ведёт себя так, будто мы уже с десяток лет прожили вместе.
Быстро позавтракав, одевшись, мы поспешили к вокзалу. Здесь, у входа в здание, находился пост милиции, а рядом с ним сотрудник НКВД. Он указал, куда именно двигаться. Нас ждала грузовая машина, правда, с пристроенными лавочками вдоль бортов, а сверху был натянут тент. Так что мокрый снег нам был, считай, нипочём.
— Здравия желаю, товарищ командир, — поздоровался со мной Игнат.
— Етить-колотить! А без мордобоя обойтись было никак? Вот, как может человек, одетый в форму сотрудника НКВД быть с таким бланшем под глазом? — возмущался я.
Игнат сидел, потупив глаза… Один, не заплывший глаз, так как второго не было видно из-за обширной гематомы. Наверняка, он и сам понимал, что выглядит сейчас неправильно.
— Завтра все пройдет. Это ночью… упал, — оправдывался Игнат.
— Не ври командиру! — усмехнулся я, но не стал расспрашивать, все равно узнаю позже.