Конец войны
Шрифт:
Я отметил для себя, что если есть некоторое увлечение и распыление внимания на девушку и тренировочный процесс, то могу пропустить то, что ко мне могут подобраться. Стук в дверь был для меня неожиданностью. Но это и хорошо. Постепенно, но я признаю свои способности и возможности. А также это и тренировка контроля.
Подойдя к двери, крутанув два оборота ключом, я начал открывать дверь. С удовлетворением заметил, что Ольга, будто моментально проснулась, довела патрон в патронник и была готова стрелять из пистолета по вошедшему. Это хорошо, что она не забывает, что мы на службе. Почему-то за девушку
На пороге стоял младший лейтенант госбезопасности.
— Товарищ капитан госбезопасности, пакет! — строго сказал младший.
Я взял запечатанный конверт, расписался в получении. Младший лейтенант резко представил руку к виску, по-строевому развернулся и пошёл прочь. Похоже, что долго нам прибивать в неге и радоваться жизни, не придётся.
Закрыв дверь, вновь провернув два раза ключ, я распаковал пакет, стал вчитываться в предписание.
— Что там? Умыться и позавтракать успеем? — недовольным голосом спрашивала Ольга.
— Успеем даже провести серию экспериментов по поцелуям и не только, — сказал я, любуясь валькирией в полупрозрачной ночной рубашке. — Ты должна оценить то, насколько я сдерживаюсь, чтобы не накинуться на тебя, когда ты вот так вся светишься. И грудь у тебя что надо!
Девушка засмущалась, быстро взяла одеяло прикрылась им. А я ещё раз прочитал предписание.
Нам давали два дня личного времени, после нужно прибыть в небольшую деревеньку под названием Ченки. Из того, что мне довели ещё в Кёнигсберге, я знал, что именно там до войны располагался центр ОСНАЗА, бойцы которого после подхода немцев частично влились в партизанский Гомельский отряд «Большевик».
Сейчас на том месте и будет располагаться тренировочная база Особого Отдела Альфа. Временно или на постоянной основе, это мне неизвестно. Комиссару госбезопасности Сенцову приказал проверить местность на наличие источника Альфы. Дело в том, что в Чёнках расположены также и многочисленные расстрельные ямы, в которых фашисты расстреливали большое количество мирных жителей.
По косвенным данным есть предположение, что там не только расстреливали, но и проводились какие-то ритуалы с человеческими жертвоприношениями. Более того, уже когда был освобождён Гомель, и я, кстати, в будущем читал об этом, немцы отправляли своих диверсантов для того, чтобы те замели следы массовых преступлений. И это рвение гитлеровцев скрыть свои зверства вызывало немало недоумений.
Посылать отряды подготовленных и опытных диверсантов в место, которое к тому времени уже находилась глубоко в Советском тылу, за сотни километров от линии фронта… Для чего? Ведь следов преступлений нацистского режима на белорусской земле было более, чем предостаточно и без расстрелов мирных жителей в Чёнках.
Два отряда диверсантов были замечены местными жителями, и не без значительных потерь в рядах милиции и среди советских военных, эти группы были ликвидированы. В плен диверсанты не сдавались. Если удавалось ранить кого-нибудь из диверсионной группы, то подранок раскусывал капсулу с ядом.
Вот такое интересное место, получается.
— На завтрак мы доедим кашу, но на обед я хотел бы чего-нибудь существенного, с нормальным мясом, — сказал я и похабно улыбнулся. — А теперь, моя любимая супруга, мы должны
— Чего? — недоумённо спросила Ольга.
— Шучу я. Хотя и не против. Давай поскрипим и постучим кроватью, поохаем, а ты постонешь, — сказал я, подойдя к кровати и начав на ней елозить, имитируя страстные любовные игры.
Это было весело. В какой-то момент мы так увлеклись акустической имитацией исполнения супружеских обязанностей, что получилось остановиться только минут через тридцать. Ольга стонала, в какой-то момент начала выкрикивать фразы про любовь, я ей вторил. Я поймал себя на мысли, что если я отпущу своё самообладание, перестану думать рационально, то по уши влюблюсь в эту девчонку.
Выходил я из комнаты с высоко поднятой головой. Нас не могли не слышать. И пусть.
— Вы меня, товарищ капитан, конечно, извините, но понимать должны, что здесь и дети есть, которые всё слышат, — не успел я зайти на кухню, как меня сразу начала отчитывать крупногабаритная женщина.
— Молодость, красота, любовь! — усмехаясь, сказал я.
— Не в лесу живёте! — сказала другая женщина, выглядящая противоположностью первой, сухая, со впалыми щеками и с волосами, словно солома.
Крупная женщина обхаживала того самого мужика, которому я вчера вечером дал в нос. Рядом с большой дамой в замасленном штопаном платье вчерашний альфа-самец уже не был в столь уверенным и имел болезненный вид.
Видя, что я не одёргиваю её, женщина решила продолжить свои нравоучения.
— И жена у вас бесстыжая. Так стонать, словно режут её. Тьфу, срамота, — перешла дамочка на личности.
— Если и завидуете, то завидуйте молча. Жену мою не сметь оскорблять! Хоть звук, хоть ползвука в отношении этой прекрасной, умной, стройной и красивой женщины, воевавшей, то я… — я сделал паузу, чтобы каждый додумал ту угрозу для себя, которую нарисует фантазия. — Уверен, что здесь благоразумные товарищи.
Я закинул пару дров в плиту, поставил наполненный водой чайник и пошёл в комнату. Своим обострённым слухом я слышал, как мамочки начали шептаться, что Оле нужно было сдерживать себя, а то как… Что они, эти морально устойчивые матроны себе не позволяют никогда кричать. Но в голосе и одной и второй женщины чувствовалась тоска по той безудержной страсти, которую мы так правдоподобно с Ольгой сыграли.
— Собирайся, пойдем гулять по городу, а потом что-нибудь купим, побалуем себя, — сказал я, снимая домашнюю одежду.
От автора:
А хотите узнать, как современный политик после своей смерти угодил в тело молодого Александра Третьего и изменил Историю, предотвратив войны и революции? Тогда Вам сюда:
Глава 17
Погода стояла замечательная. Светило солнце, грело, но жары не было. Лёгкий ветерок заставал волноваться женские платья. Казалось бы, стоит радоваться жизни. И подобное ощущение добра и радости у меня возникало ровно в тот момент, когда я смотрел на свою спутницу, но положительные эмоции быстро сходили на нет, как только я осматривал город и тех людей, которые, порой словно приведения, ходили по улицам.