Конечная История

Свиридкин Дмитрий Олегович

– Сию секундочку!
– отозвался тонкий, приторный голосок, принадлежащий, судя по всему, министру безопасности Юфелию Сладкослову. Дверь отворилась. Ша­рообразный человечек, увешанный орденами, словно новогодняя елка, отступил от по­рога вправо и пригласил жестом войти в комнату. Сер Генри, выражая глубокое почте­ние, прошел вовнутрь. Кабинет министра безопасности, в отличие от кабинета покой­ного советника, не выделялся пестротой своего убранства. Сказать, что он вообще ни­чем не выделялся - значит, ничего не сказать. Здесь вообще ничего не было! Только одинокий, полуразвалившийся письменный стол из самой дешевой древесины да два таких же по качеству кресла. Стены - лишь голый черный камень. На существование когда-то камина намекала дыра в противоположной от двери стене. Люстры здесь тоже

не было, о ее наличии, тоже когда-то, говорил лишь обрубок веревки, свисавший в цен­тре потолка. Ни шкафов, ни полок. Даже на этом единственном столе ничего не было! Ни бумаг, ни перьев, ящиков в нем тоже не наблюдалось, только грязь... Впервые на мгновение лицо следователя по особо важным делам изобразило неподдельное удивле­ние, но и оно было незамедлительно скрыто. Самые разные мысли могли родиться при виде подобного "убранства": прошелся тайфун, дерзкое ограбление, ремонт и т.п. Ис­тина же намного проще, но в то же время страннее. Юфелий Сладкослов крайне опа­сался за все свое имущество. Он собирал все свои вещи и прятал их в своем загород­ном доме. Поначалу это были лишь драгоценности и наряды, затем дошло до мебели, а теперь он пытался спрятать весь свой рабочий кабинет. Постоянный стук и звуки рабо­тающей каменоломной установки не могли оставаться долго незамеченными и бо­лезнь, а это оказалось именно болезнью, министра была раскрыта. Придворные маги смогли остановить ее развитие, но не исцелили Сладкослова. Разгром кабинета остано­вился, так что замок Его Величества успел потерять только камин и пару камней из западной стены, однако менее значительные предметы продолжали "прятаться" в доме министра. Их, конечно, возвращали, однако на следующий день они вновь "прятались". После длительный и безрезультатный попыток было решено изолировать министра от общества и содержать его в его собственном кабинете, выпуская только в самых критических ситуациях и то ненадолго. Но потом, исходя из физиологических особенностей Юфелия, область его содержания решили расширить до всего третьего этажа. Вопрос "почему его просто не прогнали со службы?" - до сих пор остается не­разрешенным.

– Располагайтесь, - не стирая с маленького толстого лица фальшивую, кислотную улыбку, пригласил присесть на подставляемое долгожданному гостю полуразвалив­шееся кресло министр.

– Пожалуй, нет - окинув всегда все замечающим взором "место посетителя", сер Генри отступил от заботливого хозяина на шаг назад.

– Ваша воля, - Юфелий, звякнув медалями, отставил кресло, все-таки развалив­шееся при новом касании пола.
– Беда! Беда!
– изображая глубокое негодование, всплеснул руками министр, как будто толстый пингвин взмахнул не приспособленны­ми для полета крыльями.
– Может винца? Вижу - Вам нужно. Сейчас позову...

– Не надо, ваше превосходительство, может, сразу приступим к делу?
– отступая, следователь уперся в неровную холодную стену, что значило, что все-таки придется "принять ближний бой" с таким замечательным человеком. Несмотря на обвешан­ность орденами, трудно было не заметить, насколько грязны его одежды. Нет, разнооб­разных наборов одеяний ему было предоставлено более чем достаточно, да и ванная комната присутствовала на этаже, однако все свои "лишние" костюмы он умудрился спрятать, а куда - никак не мог вспомнить, а выстирать тот единственный, который вот уже второй месяц на нем, он не мог, во-первых, потому что не умел, во-вторых, потому что боялся снять с него свои награды - кто-то ведь внезапно может их похитить! Ванну он не принимал по этой же самой причине, так что благовония, им источаемые, с трудом перебивались даже самыми качественными духами.

– О! Конечно!
– Юфелий все-таки подобрался к серу Генри. "О, Создатель! С та­ким министром безопасности никакая другая опасность не нужна!" - пытаясь подавить отвращение, мысленно стонал следователь по особо важным делам. Не известно, чего этим добился министр, но он этого явно добился, ибо сразу же, развернувшись, отошел к столику, сел на размещенное за ним кресло и, важно положив руки перед собой на стол, продолжил, переменив свой мерзко-обыденный тон на деловой и наконец-то спрятав свою отвратительную улыбку, от чего его лицо стало еще более надутым.
– Этой ночью кто-то отравил

первого советника Его покойного Величества. Доступными нам силами мы так и не можем выследить дерзкого преступника.

– А почему вы решили, что он именно отравлен?
– с некоторым облегчением сер Генри вопросительно посмотрел на поигрывающего пальцами министра, поспешно "поправляя" свою "первую маску", чуть было не слетевшую от массированной "атаки" Юфелия.

– А потому, что следов крови никто не обнаружил, ран на теле тоже нет, а при­дворные маги утверждают, что наш дорогой советник обладал отменным здоровьем.

– И чего же вы хотите и к чему такая секретность?
– сер Генри теперь наконец­-таки говорил свободно, однако, на случай если министр начнет "убеждать", он начал медленное отступление к двери, удачно оставленной открытой.

– Вас рекомендовали, как лучшего в своем деле, потому вас и вызвали из вашего Лизвилля. Вы ведь знаете, какое расстояние от Лизвилля до столицы? Мы за кем попа­ло бы не посылали гонца за тридевять земель. Не разочаровывайте нашу славную Им­перию в моем лице.

– Что ж, свою задачу я осознал, однако, к чему секретность, можно было бы в письме изложить все, а так - мы только теряем время.
– следователь уже нащупал пра­вой пяткой дверной проем (оборачиваться он не решался).

– Могут возникнуть народные волнения по этому поводу, так что секретность необходима. Чего мы от вас и требуем. Никто, кроме стражи и всего комитета мини­стров, ничего не знает и не должен узнать, даже слуги.

– Какие могут быть волнения, если народу глубоко наплевать на политические преступления? На этом ведь и построено благополучие нашей славной Импери...

– Так или иначе, утечки информации быть не должно... Всякое может случиться...
– он значительно взглянул прямо в глаза серу Генри, словно говоря: "Я - начальник, мне - виднее", - и сразу же вновь переменился в лице, опять изобразив эту мерзостную улыбку.
– Ну, а теперь, может, винца?

– Нет уж, извольте приступить, - следователь по особо важным делам раскланял­ся и скрылся в дверном проеме. "Кабинет советника на втором этаже", - донеслись ему вослед, отражаясь от серого камня коридора и звеня, слова министра государственной безопасности.

Подошедши к запертой двери, ведущей на лестницу между этажами, он посту­чал. Секунду спустя послушался скрежет проворачивающегося ключа. Дверь отвори­лась. Встречающий на пороге все тот же стражник с злобно-довольной ухмылкой тихо спросил, оскалив желтоватые зубы: "Понравился?"

Сер Генри, ничего не отвечая, а лишь с явным неудовольствием взглядом изме­рив стражника, быстро прошел мимо, вниз по лестнице. Он даже не заметил, как его тугой кошелек после столь "тесного" общения с таким замечательным человеком, как министр государственной безопасности, странным образом похудел монет на пятьде­сят, если не на больше...

XXI

...Бурлящий поток сметающей все на своем пути воды впивался, разбиваясь на тысячи переливающихся самоцветов, в громадный, разрезающий его надвое валун, стоящий на самом краю гигантского водопада. Этот камень - есть последнее, что вста­ет на пути у нескончаемого, бешеного потока в мире том. Дальше - мутная пенящаяся вода срывается вниз, в бесконечность. Здесь уходит в небытие река, несущая все воды Фенрота, дабы вновь родиться далеко на востоке, на другом краю.

На камне том, что клином разбивал единое на части, возвышалась печальная фи­гура в подранном, посеревшем от пыли и грязи плаще с красным подбоем, раздувае­мом безжалостным ветром, и в измятой шляпе с потрепанным красным пером, стремя­щейся, подчиняясь воющему потоку воздуха, сорваться с его головы и устремиться в бездну.

В невиданном ранее изумлении, восхищении и непонимании находился д'Эрмион. Немыслимо. Огромная бело-желтая луна, изрытая многочисленными удара­ми небесных камней, на усыпанном звездами небе манила к себе, просила, даже прика­зывала, сделать всего один шаг в никуда, дабы исчезнуть вместе с потоком реки. Здесь умирает день и на смену ему рождается ночь. Здесь особенно ощущается могущество и гениальность Творцов, непостижимость их задумки и ничтожность творений. Это край... край мира, где должно закончить свой путь все, зародившееся на востоке.