Константин Коровин вспоминает…
Шрифт:
Почему взял на себя Шаляпин обязанность радетеля о народе - было непонятно. Да и он сам чувствовал, что роль не удается, и часто выдумывал вещи уже совсем несуразные: про каких-то помещиков, будто бы ездивших на тройке, запряженной голыми девками, которых били кнутами, и прочее в том же роде.
– Этого у нас не бывает, - говаривал ему, усмехаясь, охотник Герасим Дементьевич.
А однажды, когда Шаляпин сказал, что народ нарочно спаивают водкой, чтобы он не сознавал своего положения, заметил:
– Федор Иванович, и ты выпить не дурак. С Никоном-то Осипычем
* * *
Был полдень. Шаляпин встал и медленно одевался. Умываться ему подавал у террасы дома расторопный Василий Харитонов Белов, маляр, старший мастер декоративной мастерской. Он служил у меня с десятилетнего возраста; когда я впервые охотился в этих местах, отец его упросил меня взять его: «Дитев больно много - прямо одолели».
От меня Василий Белов ушел в солдаты. Служил где-то в Польше и опять вернулся ко мне. Человек он был серьезный и положительный. Лицо имел круглое, сплошь покрытое веснушками, глаза как оловянные пуговицы, роста небольшого, выправка - солдатская. Говорил отчетливо: «Так точно, никак нет». Федор Иванович его очень любил. Любил с ним поговорить.
Разговоры были особенные и очень потешали Шаляпина. Он говорил, что Василий замечательный человек, и хохотал от души. А Василий хмурился и говорил потом на кухне, что у Шаляпина только смехун в голове, сурьеза никакого - хи-хи да ха-ха, а жалованье получает здоровое…
Василий имел особое свойство - все путать. На этот раз, подавая умываться Шаляпину из ковша, рассказал, что студенты - народ самый что ни есть отчаянный - в Москве, на Садовой, в доме Соловейчика, где находится декоративная мастерская, женщину третьего дня зарезали, и в карете скорой медицинской помощи ее отправили в больницу. Он сам видел - до чего кричала! Вот какой народ эти студенты - хуже нет.
– Что же, - спросил Шаляпин, - красива, что ли, она была или богата?
– Чего красива!
– с неудовольствием ответил Василий.
– Толстая, лет под шестьдесят. Сапожникова жена. Бедные - в подвале жили.
– Ты что-то врешь, Василий, - сказал Шаляпин.
– Вот у вас с Кистинтин Ликсеичем Василий все врет. Веры нету.
– Так зачем же студентам резать какую-то толстую старую бабу, жену бедного сапожника, ты подумай?
– Так ведь студенты!… Народ такой!…
Шаляпин, умывшись, пришел в мою большую мастерскую. Там уж кипел самовар. Подали оладьи горячие, пирожки с визигой, сдобные лепешки, выборгские крендели.
Василий вошел и подал Шаляпину «Московский листок», который он привез с собой, и сказал:
– Вот, сами прочтите, а то все говорите: «Василий врет».
– И ушел.
Шаляпин прочел: «Студенты Московского университета, в количестве семи человек, исключаются за невзнос платы». Далее следовало: «В Тверском участке по Садовой улице, в доме Соловейчика, мещанка Пелагея Митрохина, 62 лет,
– Ловко Василий читает, - смеялся Шаляпин.
– Замечательный человек.
* * *
Однажды они с Серовым выдумали забаву.
При входе ко мне в мастерскую был у двери вбит сбоку гвоздь. Василий всегда браво входил на зов, вешал на гвоздь картуз, вытягивался и слушал приказания.
И вот однажды Серов вынул гвоздь и вместо него написал гвоздь краской, на пустом месте, и тень от него.
– Василий!
– крикнул Шаляпин.
Василий, войдя, по привычке хотел повесить картуз на гвоздь. Картуз упал. Он быстро поднял картуз и вновь его повесил. Картуз опять упал.
Шаляпин захохотал.
Василий посмотрел на Шаляпина, на гвоздь, сообразил, в чем дело, молча повернулся и ушел.
Придя на кухню, говорил, обидевшись:
– В голове у них мало. Одно вредное. С утра все хи-хи да ха-ха… А жалованье все получают во какое!
* * *
– Василий, ну-ка скажи, - помню, спросил у него в другой раз Шаляпин, - видал ты русалку водяную или лесового черта?
– Лесового, его не видал, и русалку не видал, а есть. У нас прапорщик в полку был - Усачев… Красив до чего, ловок. Ну, и за полячками бегал. Они, конечно, с ним то-се. Пошел на пруд купаться. Ну и шабаш - утопили.
– Так, может, он сам утонул?
– Ну нет. Почто ему топиться-то? Они утопили. Все говорили. А лесовиков много по ночи. Здесь место такое, что лесовые заводят. Вот Феоктист надысь рассказывал, что с ним было. Здесь вот, у кургана, ночью шел, так огонь за ним бежал. Он от него, а ему кто-то по морде как даст! Так он, сердешный, до чего бежал - задохся весь. Видит, идет пастушонок, да как его кнутовищем вытянет! А время было позднее, насилу дома-то отдышался.
– Ну и врешь, - сказал Шаляпин.
– Феоктисту по морде дали в трактире на станции. Приятеля встретил, пили вместе. А как платить - Феоктист отказался: «Ты меня звал». Вот и получил.
– Ну вот, - огорчился Василий.
– А мне говорит: «Это меня лесовик попотчевал ночью здесь, к Кистинтину Лисеичу шел».
И такие разговоры были у Шаляпина с Василием постоянно.
* * *
К вечеру ко мне приехали гости: гофмейстер Н.[312] и архитектор Мазырин - мой школьный товарищ, человек девического облика, по прозвищу Анчутка.
Мазырин, по моему поручению, привез мне лекарства для деревни. Между прочим, целую бутыль касторового масла.