Копейщики
Шрифт:
Ему некогда было обращать внимание на такую ерунду. Гораздо больше волновали попытки Григория IX и его приемника Иннокентия IV настроить против короля духовенство Сицилии. Герцоги Тосканы и Капуи тоже точили на короля свои зубы.
Фридрих помнил строки лживых charta [110] (листков), расклеиваемых на деревьях и стенах домов в северной и срединной Италии, где Иннокентий внушал простолюдинам и аристократам: «…Уничтожайте в душах своих семена и ростки ереси этого вавилонянина…».
110
Указ.
– Как напыщенно и глупо! –
– Что мне суд Ватикана и угроза отказа в отпущении грехов? Пусть почитают эти невежи Египетскую книгу мёртвых или Энеиду Вергилия! Только там, за гранью бытия, есть высший суд, который воздаст всем по делам их! – Фридрих гневно свёл брови.
Ему ближе были тексты катаров, которые он когда-то читал в скрипториях монастырей Прованса и в которых он вычитал, что души верующих после смерти попадают сразу на небеса. А чему учат проповеди пап? Что если ты даже не в ссоре с церковью - тебя всё равно ждёт чистилище, и только благодаря молитвенному заступничеству живых (священников и монахов) милосердный Господь облегчит твои страдания.
«Чушь, полная чушь! Господь потому и милосерден, что его любовь беспредельна и не позволит обречь плоть и душу умершего на страдания».
Фридрих выплюнул в ладонь виноградные косточки и высыпал их в кубок, где ещё слабо пахло лекарством.
– Заказывайте заупокойные мессы! Вот вам цены со скидкой десять процентов… - передразнил король елейный гнусавый голос епископа Тосканы.
– Тьфу!
– Король стукнул в пол ногой и раздражённо уставился в окно.
«Я надеюсь, что мои дела – есть лучшая молитва Господу. При мне сицилийцы обрели уважение в Италии и достаток, которого не было в Папских владениях и других королевствах и герцогствах из-за высоких грабительских налогов. При мне немцы почувствовали себя единой нацией, с которой считаются французы - эти кукольники, сажающие на Святой престол марионеток».
Ночь прошла быстро. В раздумьях Фридрих даже не заметил, как за окном стало светлеть. Он не слышал, как пропел дворцовый петух, как вслед ему, повторяя голосистый крик на разные тона, подхватили приветствие новому дню остальные птицы с окраин Палермо. Они предупреждали звонарей, что скоро придётся ударить в колокола и призвать добрых католиков к заутрене. Король продолжал что-то тихо бормотать себе под нос, не видя, как первый утренний тёплый ветер, проникающий в комнату через окно, уже колышет пламя свечей.
«К чему эти всенощные бдения в монастырях с бормотанием псалмов, придуманных сытыми бездельниками в сутанах якобы в качестве средства, отвращающего умы от пустого суесловия и сомнений? К чему бесконечные чтения Священного писания, когда от бездумных повторений ты уже не вникаешь в смысл, заложенный в божественные строки?»
– Разве нужно это Господу нашему? – Фридрих слабо шевельнул рукой, словно хотел погрозить кому-то пальцем и передумал.
«Я скорей пойму практику мистических медитаций для ищущих истину. Пойму погружение в собственные размышления с ожиданием божественного озарения, смирюсь со временем, потраченным на создание логических цепочек умозаключений, выводящих душу за грань обыденного. Оправдаю бесконечное, но приносящее результат копание в книгах, чтобы открыть новое, доселе неизвестное науке - чем тупо повторять уже ничего не значащие для священников тексты Евангелий. Кто, как не приобщённые в монастырях к таинствам откровений, отрешённые от мирской суеты, свободные от забот о хлебе насущном, кто, как не они, должны переступить линию, отделяющую известное от сокрытого, низкое от высокого, познаваемое от ещё непознанного, спрятанного в сокровищницах Господа нашего? Только Он в своей милости и любви может дать человеку самое главное – радость от находок и творчества, усталость от умственной работы в просеивании зёрен от плевел, ибо размышление – это и есть поиск хлеба насущного для души и разума человека в поте лица своего и в страхе не успеть».
Фридрих тяжело вздохнул и потянулся вверх руками, меняя положение тела.
«Вот и я, король Сицилии,
Ему всегда не хватало времени научиться управлять этим потоком мудрости, текущем вот здесь и сейчас, между ладоней.
Фридрих сложил руки ковшом и на манер мусульман воздел их к лицу, провёл кончиками пальцев по лбу, глазам и крутому волевому подбородку.
Он не успел объединить под своей властью всю Италию, он не успел реформировать закостеневшую в предрассудках, злой агрессивности и пышной лени церковь. Он не успел на месте монастырей создать цепочку университетов для благодатного улова пилигримов, желающих попасть в сети истин. Если бы не преданные ему antiquitatis [111] , призванные им для распространения наук в бенедиктинских монастырях южной Италии, если бы не аббатства Клерво, Клюни - кто знает, сохранились бы списки трудов Гомера, Платона, Сократа, Аристотеля, Сенеки, Плутарха? Остались ли бы целы упоминаемые мимоходом у других соискателей слова осколки мозаики из мудрости Парменида, Гераклита Эфесского, Марка Аврелия? Или были бы сожжены, как сожжены инквизицией - этим новым изобретением Святого престола - тексты проповедей альбигойцев?
111
antiquitatis (лат.) – ревнители.
Дорогого стоят вот эти слова – «…природа любит прятаться» или «…тайная гармония лучше явной».
А вот ещё – «…всё в жизни возникает из противоположностей и познается через них… болезнь делает приятным и благим здоровье, голод — сытость, усталость — отдых... логос в целом есть единство противоположностей, системообразующая связь…». [112]
– Каков Гераклит! Ай, да умница! – Фридрих довольно улыбнулся.
В других монастырях, особенно в Испании и Германии, он часто видел, как ценные старые пергаменты подвергались варварской чистке. Следы древних текстов выскабливались. Освобождённые от краски листы заново натирались мелом и использовались для дурацких рисунков мук адовых и написания псалмов, которые рождались тут же в украшенных кардинальскими и епископскими шапками головах доморощенных сочинителей, бравших за основу проповеди и бред юродствующих невежд.
112
строки из сочинений Гераклита Эфесского
Правда, и среди знати появляются люди, которым надоели публичные нудные, пустые завывания святых отцов, пугающих возможных грешников дьявольскими кознями и неотвратимостью наказания. Они, как и он, Фридрих, сыты по горло многочисленным пантеоном провинциальных святых, вписываемых пачками в анналы Ватикана с призывами следовать примеру благочестивости и отрешению от всего мирского. Спасают, хранят некоторые монархи древние фолианты и рукописи, варварски уничтожаемые в скрипториях невежественными монахами. Составляют библиотеки для потомков и для всех, нуждающихся в глотке из чистых источников.
«А вот мне не удалось оставить после себя достойного потомка и продолжателя его дел».
– Кому отдать реликвии, кому указать путь? Где тот достойный из достойных, который понесёт дальше трепетную свечу по узкой, полной терний тропе, ведущей к идеальному устройству мира? Нельзя дать пламени погаснуть…
Король, почувствовав слабое дуновение ветра из открытого окна, наконец-то заметил рассвет и прекратил разговор со своим отражением в серебряном зеркале.
«Я что-то упустил. Тамплиеры обманули меня в чём-то самом главном», - думал король, наблюдая, как первые лучи Солнца осветили комнату и сделали ненужным огонь свечи.