Копейщики
Шрифт:
Магистр ещё не верил, что можно вот так запросто арестовать рыцарей и шевалье ордена. Это не ростовщики-иудеи, которые всегда были изгоями во многих странах. Тех, предавших и оговоривших перед римлянами Иисуса, можно было гнать из Франции без суда и следствия. Можно также безнаказанно настроить чернь и устроить погромы в еврейских кварталах Парижа, Лиона, Шартра, Амьена. Можно было отнять товары, деньги, ценности ломбардцев в казну короля. Любой феодал, достаточно сильный, наглый, не боящийся представителей центральной власти, умел поправить свои финансовые дела за счёт ростовщиков. Так поступали крестоносцы в Палестине. Так же, сняв с одежд чёрные кресты, они поступали,
Но, чтобы предъявить обвинения Ордену, имеющему сильное влияние не только на жизнь целых провинций и государств, но и обладающему достаточной экономической и военной мощью, нужны были публичные, открытые и справедливые слушанья в суде.
Жак де Моле не знал, что королём разосланы секретные приказы всем бальи и сенешалям провинций с предписанием проводить аресты в один и тот же час во всех известных королевским ревизорам командорствах, аббатствах, замках и крепостях на всей территории Франции, Фландрии, Италии. Он не знал, что французскому правосудию также даны недвусмысленные указания, как вести в судах дело тамплиеров.
Париж, ещё не подозревающий о драме, которая вот-вот разыграется на его глазах, как обычно проснулся с шестым ударом колоколов многочисленных церквей и аббатств. Пекари уже формовали подошедшее за ночь тесто. Зеленщики на рынках раскладывали на грубо сколоченных деревянных столах овощи: брюкву, репу, салат, морковь. Мясники начинали разделку туш, подвезённых в их лавки из окрестных деревень. Задымили трубы разожжённых печей и очагов. Из окон домов в сточные канавы выливались ночные горшки, распространяя привычный парижанам резкий запах мочевины.
Но вот дрогнул занавес лёгкого тумана на улицах Парижа. Ещё немного - и порывы свежего ветра раздвинули ширму утренних сумерек. Первый акт пьесы начался. Тамплиеров, разоруженных, без кольчужных рубашек и плащей, в одних нижних сорочках вели по сохранившим ночную прохладу улицам. Парижане, охочие до зрелищ и насмешек, получившие неожиданную возможность безнаказанно выпустить стрелы острот в адрес идущих под конвоем арестантов, воспользовались таким случаем.
Конвойные не скрывали, кого они ведут, зачем и почему. Разгорячённые незамысловатой ложью судейских и охраны, нищие, обыватели, ремесленники и лавочники очень быстро от насмешек перешли к действиям. В тамплиеров полетели камни, грязь, гнилые овощи, помои. Солдаты конвоя не препятствовали горожанам, а с кривыми ухмылками поощряли их к дальнейшим издёвкам. Де Моле с горечью признался самому себе, что, оказывается, простые люди не питают особой любви и уважения к храмовникам. На утренних улицах Парижа король нанёс главе Ордена первый, хорошо продуманный удар - удар по самолюбию и гордости.
«Что ж, гордыня - один из смертных грехов. Оставим её здесь, в сточных канавах на грязных улицах Парижа», – думал Магистр, отстраняясь от летевших в голову комков нечистот.
«По всей видимости, наш король - этот любитель охоты, пиров и чужих денег - выиграл первую схватку. Улица уже осудила меня и всех моих братьев во Христе заочно. Клевета, распространяемая по королевскому приказу, дала всходы», - размышлял де Моле, снимая время от времени с лица лепёшки грязи и чертя сухой старческой ладонью в воздухе крест. С нехорошим предчувствием в сердце, если не сказать - с тоской, он отпускал грехи оскорблявшим его мальчишкам.
К воротам, отделяющим Париж от предместий, основная часть пленников подошла плотно сбитой и жалкой группой. Храмовники выглядели грязными, они были покрытыми синяками и ссадинами, и от них дурно пахло. Жак де Моле пытался держаться
Проведя сто двадцать арестованных тамплиеров по улицам Парижа, их посадили в повозки, приготовленные специально по такому случаю за чертой города, и отвезли в замок Chinon (Шинон) на границе с провинцией Анжу.
Тяжело провернув ригель в замке, глухо звякнул ключ. Со скрипом давно не смазанных петель открылась дверь. В комнату, расположенную во внутренних строениях донжона, вошёл монах и двое солдат. Они подошли к узнику, сидевшему на полу.
– Жак де Моле, - доминиканский монах, не глядя на заключённого, подал знак солдатам. Те, подойдя ближе, схватили тамплиера под руки и прислонили к стене.
– Старик, тебя ждут следователи инквизиции. Готов ли ты?
Магистр нашёл в себе силы улыбнуться в лицо монаху.
– Готов ли я? Клянусь Святым распятием - конечно, не готов. Да и к чему может быть готов человек, которому ещё вчера грозили пытками и карой Господней? К чему может быть готов человек, которому трое суток не давали пищи и воды? Как и к чему нужно готовиться больному старику, которому предъявлены нелепые обвинения в ереси, содомизме и прочей ерунде? – Растущая сила в голосе де Моле заставила отступить бенедиктинца подальше от заключённого по направлению к двери. А старый тамплиер продолжал:
– Как вы смеете клеветать на Орден и на Великого Магистра, который, как и все монахи-воины, давал перед распятием обет защиты гроба Господня, целомудрия, воздержания и нищеты?
– Не будем терять времени, ибо время - величайший дар Господа, а терять святые дары грешно и кощунственно, - высокопарно перебил старика монах. Он пожал узкими плечами и кивнул страже.
Магистра вывели из камеры и потащили по коридору. Он еле успевал передвигать по каменным плитам больные, в кровоподтёках и ожогах ноги. Его привели в комнату чуть чище и просторней тесной камеры. Там был стол, за которым сидели двое священников и два судейских дознавателя. Вдоль стен тянулась длинная лавка. С потолка свисал крюк. На таких мясники обычно подвешивают туши животных. На дубовой колоде, похожей на пень для рубки мяса, сидел человек в чёрном колпаке. Из прорезей для глаз сквозили тупое равнодушие и опасность. В глубине комнаты горела жаровня, виднелись дыба и орудия пыток.
«Вот он, мой крест», - подумал де Моле. По спине пробежал холодок. На лбу выступил пот. Старый воин - он предпочитал быструю смерть в бою, чем страдание от тяжёлых увечий. Тамплиер уже смирился с мыслью, что долгое - может быть, даже пожизненное - заключение для него предопределено. Но чтобы дело дошло до пыток?
Планы короля оказались ещё более коварны, чем он мог себе представить. Лицемерие и хитрость Филиппа обернулись беспощадным судом инквизиции. Всё было заранее спланировано человеком, которого он совсем недавно считал если не другом, то справедливым монархом, любителем хорошего вина, неплохим собеседником в тесном кругу приближённых к трону. Наверное, недаром король, чтобы усыпить бдительность старика, целый месяц приглашал его в Лувр, развлекал игрой в Чатурангу [119] , позаимствованную крестоносцами у арабов, и занимал де Моле пустыми разговорами.
119
Чатуранга – игра, родственная шахматам.