Кораблики, или «Помоги мне в пути»

Крапивин Владислав Петрович

Я подумал, что (черт возьми!) знакомо. Но это не имело отношения к данной ситуации.

– Разве это так страшно? – сказал я со сдержанной строгостью. – Что за паника, дружище? Скорее всего, влияние многополюсных гравитационных областей...

– Эти области я нейтрализую без труда. Я могу сам на пути строить гравитационные структуры.

– Тем более! Неужели сам не можешь разобраться в ложном эффекте раздвоения курса?

– Если бы в ложном... Я не могу один, Пит. Нужны два интеллектуальных полюса, два

мыслящих субъекта, которые знают Ключ. Это для создания стереоскопичности в системе. Здесь же многомерность и темпоральная разобщенность, плоской схемой не отделаешься...

– По-моему, ты малость перетрусил. Оказался не готов к непредвиденной неполадке.

Конус отозвался миролюбиво:

– А как тут можно все предвидеть? Что мы знаем о пространстве, которое взялись проковыривать? Конечно, я не ждал такого дела. Раздвоения... Зря вы, кстати, не впихнули в меня программу, предусматривающую многовариантность развития...

Он был прав – зря. Но сейчас я бодро возразил:

– Знаешь ведь, некогда было. И какое отношение имеет та программа к нынешним делам?

– Не знаю... Знаю только, что ее отсутствие нам еще аукнется...

– Давай-ка, друг, без пророчеств. Посидим, послушаем...

Дальше началось то, что описывать я не могу. Это действо не имеет названия, и очень трудно подобрать слова, чтобы рассказать о чувствах, мыслях и решениях, когда ты одновременно – и повисший в многомерном пространстве мозг, и само пространство, и музыкант, играющий на миллионе тончайших невидимых струн, и компьютер, впитывающий эту мелодию, дробящий ее на формулы, не имеющие графического выражения, и толчком упругой мысли вколачивающий эти формулы в тугую схему Генеральной программы "Бур".

Схема послушно глотала поправки. Как больной, который нарушил режим и теперь виновато принимает от медсестры таблетки и выговор...

– Ну, старик, в норме сейчас? Не двоится?

– В норме, – откликнулся Конус тоном насупленного пацана, у которого вытащили из пятки занозу. – Но что это было?

– Видимо, ты все же где-то прозевал гравитационный сгусток, вот и тряхнуло. Конечно, вещь почти невероятная. Один шанс из миллиона...

– Ну, может быть... – буркнул Конус недоверчиво. Потом вздохнул по-человечески: – Спасибо, Пит...

– Не стоит благодарности. Будь здоров, старина...

– Будь... Постой. Знаешь, я все же попробую сам построить кой-какой блок для анализа поливариантности. А?

– Попробуй. Только без ущерба для всего остального.

– Само собой.

Я порядком измотался. Рухадзе и Дон почти волоком вытащили меня из кабины. Дали глотнуть "Капитана".

– Ну хватит, хватит. Присосался... – Рухадзе отобрал фляжку. – Что там случилось-то?

– Видимо, двойной скок в гравитационном анализаторе. Сбой... По теории вероятности следующий раз такое может произойти через миллион лет. Здешних...

–

Ну, мы тогда опять позовем, – хмыкнул Дон.

– Договорились.

– Уходишь?

– Ухожу, ребята. У меня там... приемный сын. Отыскал потомка. Боюсь за мальчишку, он... сирота.

– А что, сиротам и нынче несладко на шарике? – спросил Рухадзе.

– Им всегда несладко...

Как назло, заело контакт в пусковом блоке камеры. Пришлось развинчивать пульт. Возились несколько часов. Я боялся смотреть на бегущую стрелку земного циферблата, на скачущие цифры электронного табло. Там, на шарике, наступало уже лето следующего года.

– Ну все... Счастливо, братцы!

Они помахали руками и задвинули дверь шлюза. Я дождался звонка-сигнала и опять отодвинул дверь. И шагнул в приемный тамбур базы.

2

База была пуста.

Она совсем была пуста! Безжизненна!

Вполнакала горел плафон – аварийный свет, который оставляют в законсервированных отсеках. Какой-то мусор шелестел на полу.

Я с растущей тоскливой тревогой обошел бункер. Ни души. Ни намека на то, что случилось. Связь была наглухо отключена.

Что же это? Война? Катастрофа?

Я кинулся к выходу. Он был на полном электронном блоке. Я набрал код. Слава Богу, сработало!

Земля встретила меня солнцем, зеленью, блеском моря. По заповеднику бродили беззаботные туристы, на воде пестрели паруса. Я вздохнул с некоторым облегчением. Но ушла лишь малая толика тревоги.

У выхода из заповедника я поймал фаэтон и кинулся домой.

Дома была Карина. Причем не одна. Тут же по-домашнему развалился на диване волосатый крупный мужик в пестрой рубахе.

Карина, стоя посреди комнаты, протирала тряпицей блестящий керамический кувшин. Дальше – все как в дешевой кинодраме.

– Ах!.. – И кувшин об пол.

Слезы, объятия. Но объятия какие-то вялые. И наконец:

– Господи Боже ты мой! Ты живой?!

– А какой же еще? Да в чем дело, черт возьми?

– Но... ведь сообщили же... что "Игла" взорвалась...

– Когда?!

Я разомкнул ее мягкие, словно вареные, руки. Дядька на диване смотрел, приоткрыв рот. Ладно, это потом... Сперва... А что сперва?

"Стоп, стоп, стоп", – велел я себе. Раскрутил в голове календарь.

Февраль... Здесь было явное несовпадение. В это время я, по всем расчетам, еще возился с Конусом. А взрыв произошел позже, когда я был уже в капсуле, а капсула была растянута в Пространстве. Иначе бы я не уцелел... Значит, во время взрыва скрутилась темпоральная петля – последняя горькая шутка межпространственного вакуума... А может, не шутка? Может, отчаянная попытка дядюшки Кона спасти в последний миг хотя бы меня? Почему именно меня?.. Никто никогда ничего не узнает...