Корея. 1950
Шрифт:
— Что со вторым номером? Где Чимин?
Майор лишь отрицательно мотнул головой — и понял я все без слов, ощущая при этом, что на плечи словно гранитная плита навалилась. Снайпер был в отряде с самого начала — и воевал с мастерством опытного, закаленного в боях ветерана. Без Чимина нашу группу наверняка бы добили еще в горах после артиллерийской засады… Настоящий боевой товарищ, он казался мне какой-то незыблемой величиной, что ли — ну из тех, кто вырвется целым из самой жаркой заварухи, кто пройдет огонь и воду, и подставит плечо в бою.
Увы, мы все без исключения смертны…
Я не думал
— Когда янки показались из леса, их дозорные как раз что-то заметили. Так что мы с Чимином сразу открыли огонь, не выбирая цели… Возможно и поспешили — но сам понимаешь, бой диктует свои условия.
Я согласно кивнул, нисколько не кривя душой — товарища я действительно отлично понимаю. Нам ведь были нужны раненые, много раненых среди янки — связать преследователей по рукам и ногам, замедлить врага и оторваться! И в условиях начала боя, командир со снайпером сделали все, что смогли…
Словно отвечая на мои мысли, Гольтяев продолжил:
— Мы ударили по ногам тех, кто показался, я успел свалить троих. Но тут в драку включился дозор, по мне заработал короткими пулеметчик с ручным «Бреном»… Вроде всего двадцать патронов в магазине. Но если расходовать с умом, короткими, воевать можно… Этот американец умел воевать — и Чимин сразу переключился на него, погасил пулеметчику свет! Вот только из леса уже ударили станкачи янки…
Паша тяжело выдохнул — ему явно тяжело вспоминать прошедший бой. И все же майор продолжил:
— Чимина, как я понял, срезала первая же очередь. Бывает ведь и такое — война… Столько боев прошел, сколько раз рисковал собой — вчера вон, на высоте мина взорвалась в десяти метрах справа, и ни осколка! А тут первая же очередь… Я врезал в ответ по расчетам станкачей, кого-то даже свалил — но заткнуть удалось только один из пулеметов, и то ненадолго. На меня переключился расчет второго «Максима», а там ожил и первый — и такая плотность огня была, что головы не поднять! Только и осталось, что дождаться паузы, когда янки ленты менять начнут — и ходу… Мне повезло, успел уйти — а вот второго номера очередь догнала в бок. Я перевязывать — да бедолага истек кровью прямо на моих руках…
Слушать все это тяжело. Потери в бою зачастую неизбежны, но когда теряешь друзей, когда жизнь уходит из товарищей на твоих глазах… К этому невозможно привыкнуть, с этим невозможно смириться. Это тяжкий груз на сердце — что отравляет к тому же подленькая такая радость, что сам все-таки уцелел.
Но на войне ведь нельзя загадывать. Никогда не предскажешь, что ждет тебя в следующую секунду…
Выстрел ударил позади нас всего-то с пятисот метров, не больше. И кто-то из стрелков Бёма (осназовец не досчитался всего пары бойцов из группы) сгоряча ответил, вызвав у нас с Пашей лишь отборную ругань — ведь по глупости же выдал наше положение! Бём также громко заругался, после чего подскочил к Гольтяеву с виноватым выражение лица, что-то сказал — впрочем, все ведь итак понятно!
— Ничего мы Миша, не оторвались! Нужно бежать…
Несмотря на какое-то количество раненых и потерю дозорной группы, американцы настроены весьма решительно.
Но тогда он не оторвется, пока действительно не получит по зубам! Нужно дать еще один бой — но только не в лесу, где полно естественных укрытий, и где враг сможет уверенно сблизиться с нами, а там и окружить, используя численное превосходство. Нужна другая, более выгодная позиция!
И еще минут десять спустя заполошного бега я заметил нечто подходящее…
Тропа резко сузилась и пошла петлять вверх, на сопку — а вот справа над ней, словно крепостная стена нависает открытый скальный участок высотой около пятнадцати метров! И поверху его есть где залечь и что использовать в качестве укрытий… Более того, вблизи скального выступа деревья уже не растут — образуя очередную, довольно широкую прогалину.
Вот на скалы-то остатки нашей группы и рванули, стараясь как можно скорее осилить подъем и залечь — прежде, чем преследующие нас янки перещелкают нас на подъеме, словно в тире… От быстрого бега в гору легкие уже огнем горят! Бежим мы на пределе сил — но кое-где приходиться карабкаться наверх уже с помощью рук, едва ли не на четвереньках…
И когда я, наконец, осилил подъем, то у меня не осталось уже ни физических, ни моральных сил заставить себя восстановить дыхание. Вместо этого я неуклюже плюхнулся на камни, едва прикрытые землей и мхом — и только теперь почуял, как трясутся руки от напряжения! Прицелиться в таком состоянии — когда грудь ходуном ходит, а рот жадно ловит студеный октябрьский воздух — просто невозможно… Впрочем, мне, к сожалению, и целиться не из чего: дальнобойность легкого «Стена» составляет всего сотню метров, и сам я смогу вступить в бой, если только враг подберется к скалам вплотную… Увы, «Гаранд» так и остался в окопе.
Быстро все обмозговав, я все-таки заставил себя подняться на четвереньки и переползти к Гольтяеву, тяжело рухнувшему на землю в пятнадцати метрах справа.
— Паша… Паша!
Майор устало посмотрел в мою сторону — и ответил лишь после короткой паузы, переведя дух:
— Слушаю, Миша.
— Какой план на бой? Подпустим поближе и попробуем ударить из всех стволов? А заодно и гранат на головы скинем?
Осназовец лишь устало махнул головой:
— Вряд ли это возможно. Наверняка вперед головной дозор пошлют — а там уже янки нас так и так обнаружат.
Паша рационален и объективен — я вынужденно соглашаюсь с товарищем, шумно выдохнув и тотчас жадно вдохнув. Дыхание пока так и не восстановилось…
— Все одно попробовать стоит. Давай мы с Бёмом сместимся на правый край, поближе к тропе. Схоронимся до последнего — а там уже встретим боевое охранение гранатами да автоматным огнем. Все одно больше шансов, что рота янки начнет подъем — или хотя бы покинет лес… Что скажешь?
Гольтяев обдумывал мое предложение всего пару секунд, после чего утвердительно кивнул головой и обратился к Бёму. Выслушав майора, кореец перевел взгляд на меня, согласно кивнул — и даже попробовал улыбнуться. А Паша лишь коротко добавил: