Коридоры кончаются стенкой
Шрифт:
В эту ночь они легли рано, но долго не спали, все говорили, говорили, наслаждаясь вдруг пробудившейся душевной близостью. «А помнишь?.. — спрашивала жена шепотом, доверчиво прижимаясь к нему жарким телом. «Помню», — отвечал он, млея от восторга. — «А ты помнишь? Помнишь?» — «Да, милый, да! Все это было. Было!» Вспоминали и переживали все заново, как в первые недели счастья. Угомонились, устав от нахлынувших чувств, и вскоре Малкин услышал тихое посапывание жены. «Спит, — подумал с умилением. — Спит. Приятных тебе сновидений, любимая…»
А сам он не мог заснуть. Лежал с открытыми глазами, прислушиваясь в ночной тишине к своим собственным мыслям, которые безжалостно и настырно возвращали его в омут взбалмошной повседневности. Стало тоскливо и на кого-то обидно, и жалко себя: вроде бы и власть в руках,
И нет друзей настоящих. Есть соратники разных мастей, подхалимы и приспособленцы, готовые предать в любую минуту. И есть собутыльники — мерзкое племя алчущих, тоже потенциальных предателей…
Вспомнились недавние похождения Ершова — второго секретаря крайкома ВКП(б): напился до невменяемости, устроил разгон семье, избил сотрудника госбезопасности, приставленного к нему для охраны, а поняв, что крепко влип, притащился к нему прямо домой с жалобой, которую получил давно, но держал за пазухой, чтобы ударить в удобный момент прямо по темечку. А жалоба серьезная, с конкретными фактами и с прямым указанием на то, что Малкин — враг народа. «Кому поручим проверку?» — советуется, доброхот вонючий. Получил — молчал, исподтишка наводил справки, а нашкодил — приплелся, припугнуть решил, чтоб прикрыл его похождения. А Сербинов? Подсиживает, жидовский выродок, спит и видит себя в должности начальника Управления. Не выйдет, змееныш! Меня загребут — и ты наплаву не останешься. И Безруков дрянь. Да кого ни возьми, все виляют хвостом до поры до времени. А случись что… Нет! Надо все вокруг как-то переиначивать, как-то строить свои отношения с людьми так, чтоб они были «за» и только «за». Чтобы досточтимые граждане не жалобы и анонимки строчили, а писали благодарности. Чтобы у ершовых, сербиновых и им подобных земля под ногами плавилась. Придется после Апшеронской заняться этим вопросом вплотную. С фальсификацией надо кончать и с пытками: несправедливость и жестокость долго терпеть народ не будет. Шок пройдет и восстанет…
Размышляя так, Малкин почувствовал вдруг, как неистово потянулась душа к обновлению. Захотелось прямо сейчас, немедленно, вскочить с постели и начать действовать, не откладывая в долгий ящик. Пора становиться на рельсы законности. Давно пора.
Телефонный звонок сорвал его с постели. Не найдя в темноте «шлепки», он босиком помчался в прихожую, схватил трубку и, прикрыв ладонью рот, чтобы не разбудить жену, буркнул глухо и недовольно:
— Малкин у аппарата.
— Иван Павлович! — услышал он крикливый голос Сербинова. — Извините за беспокойство в столь неурочный час. Я понимаю, что перед поездкой вам надо отдохнуть, но…
— Говори покороче!
— Извините… Если совсем коротко, то… Известный нам отец Димитрий, священник нового прихода, приказал долго жить!
— Ну и что? Он такая выдающаяся личность, что ты решил растрезвонить о нем всему свету?
— Дело в том, Иван Павлович, что он покончил с собой. Повесился, так сказать.
— Чего ты от меня хочешь? Говори, не темни! Вечно ты с какими-то закорючками!
— Он оставил посмертную записку на ваше имя.
— Да ну? Надо ж, какая честь… Объясняется в любви к НКВД, что ли?
— Если слово «супостат» воспринимать как синоним слова «любимый».
— Ладно. Покороче: о чем он там?
— Обвиняет вас в доведении его до самоубийства.
— Чушь какая-то… Порви это посмертное послание и выбрось.
— Он пишет, что о методах нашей работы сообщил в ЦК, в НКВД товарищу Берия и в другие инстанции, видимо по своей линии.
— Это уже хуже. По нынешним временам это уже бомба, от которой вони будет много.
— Да.
— Вот так, наслушаешься советов от дурака и сам дураком станешь.
— Кого вы имеете ввиду?
— Тебя. Кого ж еще? Ты ж мне подсунул его!
— Иван Павлович! Этот поп не первая кандидатура, которую я подобрал вам для вербовки. До сих пор ведь сбоев не было? Все исправно дают вам нужную информацию. С этим не получилось и видимо
— Вот-вот! Ты в стороне, а я в бороне. Ладно, разберемся на досуге. Что ты намерен предпринять?
— Думаю, прежде всего надо попытаться перехватить письма. Если он не врет, конечно.
— Зачем ему врать? Не вижу смысла. А перехватить их вряд ли возможно: он наверняка отослал их не вчера и не позавчера. Обиделся на меня, написал, не думая о последствиях, а когда очухался — испугался и полез в петлю. Так?
— Возможно. Потому я и сказал: «Попытаться перехватить». Попытка ведь не пытка? Отработаем как одну из версий.
— Он был трезв?
— По внешним признакам — да… Все-таки я вашего пессимизма, Иван Павлович, не разделяю. Последний раз он был у вас вчера — значит письма мог написать и отослать вчера, по возвращении от вас. Значит их можно перехватить здесь, в Краснодаре. Если отослал раньше — надо дать команду в Москву, пусть изымут на почтамте. Если еще раньше — надо подключить секретариаты ЦК, НКВД, Священного Синода…
— Согласен, занимайся. Только не так последовательно, как ты разрисовал, а сразу действуй по всем направлениям. И помни: здесь больше затронуты твои интересы. Не управишься — полезешь сам в петлю.
Малкин положил трубку. Ожидал, что Сербинова снова позвонит, разговор ведь прерван на полуслове. Нет. Не позвонил. Не решился. Дрейфит, гаденыш. А не организовал ли он сам этот спектакль? С него станет. Мерзавец.
Мысли завертелись вокруг священнослужителя. Случись подобное два-три месяца назад — никакого повода для суеты! О чем речь? Мало ли кто что напишет. Жаловались не раз и не два. Сейчас времена изменились. Берия нахрапом лезет к власти, заигрывает с массами, создавая из себя образ освободителя. В этой ситуации попадешься — пощады не жди. Да-а-а… А все этот выскочка Сербинов: порочный, мол, поп, компры навалом, осведомителем будет отменным. Вот и получили осведомителя с обратным зарядом. Как же я клюнул тогда? Почему доверился? Впрочем, компра была и впрямь надежная. Донос был с прежнего места работы или как там у них… служения господу? «Поговаривают, — писали анонимные служители культа, — что отец Димитрий, на миру — Шейко, подвизается ныне в кубанских краях. Так вот он, этот отец Димитрий, матерый греховодник, половой разбойник, если не сказать более. В семинарии крепче склонялся к зелью, нежели к постижению Истины, а буде возведенным в духовный сан — до самозабвения увлекся прихожанками. Брал их властью духовной, лестью, подкупом да обманом, располагал к себе притворством. Исповедуя, дотошно выпытывал, как предавали грешницы богом данных мужей своих, как любовников ублажали, как, блудливые, дурили женихов своих, прикидываясь девственницами, в то время как во чреве уже дрыгало ножками бог весть кем оплодотворенное семя. Затем, угрожая разоблачением, домогался их ласок и под звонкие лобызания отпускал грехи прежние и вводил в новые. Свои грехи замаливать не спешил, ибо, бесстыдник, тяжести их не чувствовал».
И еще одно, пожалуй, самое важное: 15 марта 1922 года, когда в Шуе строптивые прихожане воспротивились декрету Ленина об изъятии церковных ценностей для обращения их в помощь голодающим и вышли на Соборную площадь, он тоже был в той толпе и вместе другими бросал в конных милиционеров, прибывших для обеспечения порядка, все, что попадалось под руку. А когда подоспевшие военные стали стрелять по ним из пулеметов — он тоже был ранен, легко, правда, после чего с места побоища скрылся. Внимание! В Шуе он не жил, а как попал туда именно в этот день и именно на Соборную площадь — лишь ему да Богу известно. «Да-а! Вот на эту наживку Малкин и клюнул тогда, хотя истинную цену подметным письмам знал не хуже их авторов. Клюнул потому, что хорошо был осведомлен о шуйских событиях: о них подробно писали «Известия ВЦИК» и «Правда», информируя население страны о судебном процессе над зачинщиками и о вынесенном приговоре. Официально было заявлено, что «антисоветское выступление в Шуе было тщательно подготовлено черносотенным духовенством и возглавлялось священнослужителями, купцами, домовладельцами, эсерами и прочей братией», чему Малкин тогда ни на йоту не поверил, потому что по иной, более достоверной информации, выступление было ответом на грабительские действия властей.