Королева Реформации
Шрифт:
На следующей неделе Кати получила то, что было последним письмом от Мартина. Датированное 14 февраля и написанное в Айслебене, оно было кратким. (Это действительно было его последним письмом).
Мир и благодать в Господе. Дорогая Кати, мы надеемся вернуться домой на этой неделе. Бог был милостив к господам, которые примирились, за исключением двух или трех пунктов. Все еще предстоит много потрудиться, чтобы сделать братьев графа Альберта и графа Гебхарда настоящими братьями, сегодня я постараюсь заняться этим и приглашу их обоих ко мне, они смогут встретиться, потому что до недавнего времени они вообще не разговаривали и только переписывались…
Твои сыновья
Кое-кто утверждает, что император находится в тридцати милях отсюда в Соесте в Вестфалии, некоторые говорят, что французы и правитель Гессе поднимают войска. Пусть они занимаются этим сколько угодно, мы надеемся на Бога. Да благословит тебя Бог.
Доктор Мартин Лютер
31
Хансу было 19, Мартину 14, а Павел совсем недавно, 29 января, отпраздновал свое тринадцатилетне.
32
Брат Лютера.
Встревоженная новостями о вероятности войны, Кати почувствовала прилив оптимизма, узнав о возможном скором возвращении мужа. Держа в руках бумагу, она написала несколько особых меню на следующие дни. Каждая трапеза должна была состоять из всех блюд, которые любил доктор. Затем она велела слугам убрать все комнаты, чтобы в них не было ни пылинки. Увидев нерадивую служанку, она сказала: „Доктор едет! Вы должны поприветствовать его достойно“. Она подняла швабру и показала служанке, как нужно мыть полы. „Мой муж заслуживает всего самого лучшего“, — настаивала она.
Стук каждой повозки заставлял ее бросаться на улицу. Каждый день движение было необычно оживленным. Все время проезжали телеги, нагруженные камнями и другими материалами для укрепления города. Затем, 19-го, она узнала карету мужа, на которой он уехал 23 января. Она не успела остановиться, как Кати поспешила к ней с такой скоростью, что едва не запуталась в подоле своей длинной черной юбки. Взглянув на бледные лица сыновей, она задохнулась и с трудом произнесла: „А г-где папа?“
„У нас плохие новости“, — ответил Ханс.
„Что-нибудь не так?“
„Мы все расскажем тебе дома“, — попросил он.
После того, как все уселись, Кати сказала: „А сейчас поведай мне плохие новости. Я…“
„Мне кажется, что Маргариту тоже следует позвать“, — вмешался Павел.
„Да, сестра должна быть здесь“, — согласился Мартин.
После того, как двенадцатилетнюю сестру позвали, оторвав ее от стирки, Ханс начал рассказывать о том, что случилось. „17-го отец убедил графов пожать друг другу руки и снова стать братьями. Он был очень счастлив тем, что помог решить этот спор. Но он очень устал. Понимаешь, он проповедовал четыре раза, помогал в причастии и участвовал в рукоположении двух пасторов. Он так устал, что с трудом видел.
А теперь, поскольку Павел собирается быть доктором, я предоставлю ему рассказать все остальное“.
„Днем, — сказал Павел, — отец начал жаловаться на резкие боли в сердце. Я немного испугался, но мне удалось сохранить спокойствие. После обеда в тот вечер мы пошли с ним в комнату. Он продолжал жаловаться на боль в груди и прилег. Мы стали растирать ему ноги и согрели их теплыми компрессами. Также мы согрели подушки и обложили ими его“.
„Зачем?“ — спросила Кати.
„Потому что его пульс испугал нас, и мы хотели восстановить кровообращение.
Он так побледнел, что все мы испугались. Мы пригласили двух врачей. Но они ничем не могли помочь. Пока они наблюдали за ним, с ним случился еще один приступ. Зная, что он вот-вот покинет нас, мы все внимательно слушали и ловили каждое его слово“.
„Вы что-нибудь услышали?“ — перебила его Кати. В ее голосе слышалось нетерпение.
„Да. Медленно, но верно он процитировал отрывок из третьей главы из Иоанна, который он так любил. С трудом, но все же ясно, он проговорил: „Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий верующий в Него не погиб, но имел жизнь вечную“.
Он повторил эти слова трижды. Пока все это происходило, врачи ввели ему в вену лекарство, чтобы поддержать его. Но безрезультатно. Потом я услышал, как он поручил свою душу Богу. Через минуту его глаза широко открылись, и нам показалось, что он пришел в себя. В этот момент Йонас, обращаясь к нему, спросил: „Уважаемый отец, ты готов умереть во имя Христа и учения, которое ты проповедовал?“
На это отец ответил четким голосом: „Да“. Затем он закрыл глаза. Врачи попытались снова привести его в сознание. Он не отвечал. Через несколько минут врачи решили, что он скончался“. [33]
33
Один врач считал, что он умер от удара. Но поскольку удары считались Божьими наказаниями, официально было признано, что он скончался от сердечного приступа.
„Каковы планы о похоронах?“ Лицо Кати было несчастным. Но она не пролила ни единой слезинки.
„Его тело положили в цинковый гроб и оставили там, пока велись приготовления. На заре сотни людей начали стекаться, чтобы посмотреть на тело. Сегодня в два часа должна была пройти мемориальная служба по нему в церкви святого Андрея. Мы не могли быть там, потому что уехали позавчера“.
„А где находится церковь святого Андрея?“ — Кати стала вытирать глаза.
„Напротив дома, где умер отец, — объяснил Ханс. — Странно, но всего лишь несколько кварталов отделяло его от места, где он родился, и именно в этой церкви отец прочел свою последнюю проповедь“.
В наступившей тишине Кати медленно произнесла: „Он родился в Айслебене и скончался там же“. Затем, как бы обращаясь к себе, она пробормотала: „Та, как сказано в Екклесиасте: „Всему свое время, и время всякой вещи под небом. Время рождаться, и время умирать; время насаждать, и время вырывать посаженное“. Она еще раз вытерла глаза. „Бог никогда не ошибается. Никогда!“
Павел заговорил. „На пути домой мы узнали, что Иоанн Фридрих попросил, чтобы похороны отца проводились здесь, в церкви замка 22 февраля в понедельник“.
„Это значит, что нам пора приниматься за дела“, — сказала Кати сухим тоном. Она встала и вышла из комнаты, все еще не веря, что Мартина больше нет.
Похоронная процессия в сопровождении официальных представителей в форме покинула Айслебен 20 числа и направилась в Виттенберг. В каждом городе толпы отдавали последнюю дань умершему. В Кемберге, недалеко от Виттенберга, тело поместили в церкви, где Лютер впервые прочел новую церковную литургию. В этом городе сотни и сотни потоком устремлялись в святилище, чтобы почтить своего духовного наставника.