Королева Жанна. Книги 4-5

Олов Нид

— Вперед за нашу королеву! Жизнь! Жизнь! Жизнь!..

Забили барабаны, подавая ритм движения. Горн ехал шагом перед щетинистым строем пикинеров. Белые королевские знамена висели под дождем уныло и мертво.

Дождь несомненно был на руку — пушечный дым прибивало к земле. Лигеры не видели атакующих и палили наугад.

Подскакал корнет легкоконников: лигеры значительными силами заходят с правого фланга. Скверно, но этого надо было ждать.

— Кирасир на левый фланг! Пехоте продолжать лобовую атаку! Вы — скачите к Мерку, пусть отдаст мне свою конницу!

— Господин полковник!

Господин полковник!

Связной с правого фланга указывал трясущейся рукой — у него больше не было слов. Но все было ясно и без слов.

Над строем капитана Мерка, развернутым для атаки не лагеря, а батальона Горна — торчали черно-багровые знамена Лиги. Все было именно так, как писал когда-то Ланьель:

Со всех сторон свирепый враг Вздымает свой проклятый флаг.

— Измена! — бешено закричал Арвед Горн.

Гектор Дювинье тоже далеко не ушел. Миновав лесок, он выскочил на дорогу и вздрогнул от жесточайшего удара в грудь. Стрела не пробила кирасы, но вторая попала прямо в глаз, и он погрузился во мрак.

Человек в черном плаще с эмблемами Лиги, подойдя неспешно, носком ботфорта перевернул его мягкий труп на спину. Затем нагнулся, сорвал ожерельник и вытащил из-за кирасы письмо. Арбалетчики стояли вокруг, ожидая разрешения грабить. Человек в плаще снял шнурок, развернул еще теплый лист.

— «Ваше Величество, податель сего, честный французский дворянин Гектор Дювинье…» О, да вы убили француза! Mort du vinaigre [56] , какая жалость! — Он посмотрел на раскрытую шею убитого юноши и снова нагнулся. Потянул шелковую ленточку, вытащил золотой крестик. — О-ля-ля, да он католик. Отдаю его вам, друзья.

Виконт Баркелон отвернулся от трупа и пошел к своей лошади, на ходу просматривая письмо полковника Горна.

Прошла неделя, десять дней, две недели — принц не возвращался. Открылись странные и страшные вещи. Принц в Синас не приезжал. Принцесса в Синас не приезжала. О болезни и смерти старшего сына принца никто в Синасе не слышал. Наконец, старая принцесса-мать и все ее внуки исчезли из Синаса тайно — никто не знал куда.

56

Смерть от уксуса (фр.).

Жанна белыми глазами смотрела в лицо Рифольяру.

— Что вы думаете об этом, граф?

— Случилось несчастье, Ваше Величество. Принц не мог изменить, это невероятно. Значит…

— Расследуйте дело, — прервала Жанна. — За принца пока будете вы, граф. Держите все эти новости в сугубой тайне. Об этом все.

Ей не хотелось об этом думать, она боялась думать об этом.

Потрясение, вызванное красной гадиной, постепенно прошло. (Больше ей не подкладывали ни прокламаций, ни книг — хотя лакеи были те же.) Она кое-как восстановила душевное равновесие и пуще всего боялась расплескать этот полный с краями стакан. Она без устали слушала доклады:

все идет хорошо, мятежникам не хватит силы даже осадить Толет, заключить его в кольцо блокады — всех объединенных сил Лиги и «святой дружины» не хватит на это. Лейб-гвардия и гарнизоны надежны. Можно подтянуть армию коннетабля из Кайфолии. Викремасинг придет через три месяца (по самым осторожным подсчетам) — и тогда мятежникам конец.

Да, все хорошо. Не думать о принце.

И все-таки бывали моменты дикого, совершенно непонятного, звериного какого-то страха. Весь дом Гроненальдо — весь до последнего человека — пропадал во мраке. Похищен мраком. В такие моменты Жанна не желала слушать докладов, никого не пускала к себе. Она совсем не чувствовала себя королевой. Ей тогда хотелось, чтобы рядом был мужчина, который мог бы защитить ее, одну ее, не королеву, а маленькую женщину, которой очень страшно. Но этот мужчина был далеко, в Марве.

Она все-таки сдерживалась и не писала ему о своих страхах. Она любила его и писала ему о своей любви. Когда таких писем набралось несколько, она послала их в Лимбар с маркизом Магальхао. Тот вскоре привез ответ, бодрый, мужественный и нежный. Ее мужчина был жив, он успешно воевал, и он любил ее.

Да, все было хорошо. Только не думать о принце. Она велела передать Лианкару, чтобы тот подвинул свои войска поближе к Толету. И он не замедлил откликнуться: он сообщал, что перенес свою ставку в замок Фтирт, в одном дне пути от Толета, и в случае нужды сможет подойти всеми силами к столице в самый короткий срок. Все было хорошо. Когда Рифольяр предложил ей — не вооружить ли цехи «на всякий случай», — она твердо отклонила это:

— Совершенно не вижу, зачем впутывать черный народ.

Все будет хорошо. Не думать о принце. Когда исчезли сразу четверо ее дам и фрейлин, первым ее чувством было удивление:

— Чего они такого наслушались?

Эльвира жестко сказала:

— Я предупреждала их, и прощения им не будет. Но все они, как овцы под ножом… Даже Анхела…

— Что — Анхела?

Эльвира прикусила язык: она сказала лишнее.

— Анхела? Да нет, ничего. Анхела поет по-испански…

Анхела явным образом впала в тоску — еще в мае. Не слышно было больше ее смеха и веселой беготни. Даже к Сивласу она перестала отпрашиваться. Все свободное время она сидела у себя. Откуда-то у нее появилась гитара — Эльвира никогда прежде не видела у Анхелы этого испанского инструмента — и она часами пела родные романсы и вильянсико, не замечая никого и ничего вокруг. И виргинский язык ее становился все хуже: она словно бы забывала его. При королеве она еще сдерживалась, но теперь она не часто видела королеву.

Анхела была не то что какая-нибудь Эмелинда или даже Лаура Викремасинг — Анхела была подруга, верный член королевского триумфемината, и Эльвира была с ней ласкова, как с Жанной:

— Анхелита, что с тобой? Тебе страшно?

— Нет, Эльвира. Я не знаю, Эльвира.

Голос у нее был тусклый, неживой, и она смотрела остановившимися глазами куда-то вперед, словно хотела увидеть то, что скрыто временем.

— …Поет по-испански? — переспросила Жанна. — И хорошо поет?