Коронованный наемник

Serpent

– Занять позиции, господа. Погасить огни. Сохранять тишину. Они на подходе.

Армия орков, нимало не таясь, приближалась к Тон-Гарту. Варги, не нуждающиеся в торной дороге, затопляли лес, словно катящаяся волна вышедшей из берегов реки. Пешие бойцы, отставшие от кавалерии, должны были подоспеть не позже двух часов пополуночи.

Сармагат, не понукая варга, прислушивался к ночному лесу. Шпиль замка, плохо различимый на фоне хмурого, затянутого тучами неба, уже совсем недалеко возвышался над лесом, а вокруг царила тишина, нарушаемая лишь гулом его собственного войска – фырканьем хищников, возгласами и звоном

оружия. Отчего столица молчит? Вождь готов был поклясться, что издали он прекрасно различал многочисленные голоса, орущие во всю мочь. Чего ж крикуны притихли? Неужели струсили? Конечно, в крепости есть эльфы, но неполных три десятка остроухих – слабая надежда для целого города. Сармагат зло сплюнул и пришпорил варга. Не вздумайте попрятаться за стенами, олухи. Выходите на рубежи и сражайтесь. Хоть раз будьте мужчинами, а не заполошным стадом зайцев. Подумать только, как яростно защищает их Тугхаш… И снова при мысли об этом имени в душе забродила горькая желчь. Тугхаш… Где ты сейчас? Кто знает, не угодит ли в тебя шальной камень… Не нагонит ли глупая стрела? Не рискуй, не смей рисковать собой!.. Как убедить тебя, каким ветром, какой силой мысли донести до тебя эти отчаянные, больные мольбы?

Но вот впереди замаячил черный коридор просеки – они были у цели, и вождь усилием отбросил свои бесполезные терзания. Хлестнув варга по крупу, он помчался вперед, где возвышались древние ворота, щетинящиеся острыми кольями по навершию. Кавалерия орков волною докатилась до темного молчаливого частокола, разбиваясь о его подножие, и выстроилась тройными шеренгами, готовая вскинуть арбалеты. Сармагат взмахнул рукой, и его воины разом издали громовой рев, всегда в первый миг повергающий в трепет даже бывалого противника. Он не остался без ответа…

В тот же миг на стенах Тон-Гарта вспыхнули ослепительные ряды факелов, и орки, ночью не опускавшие забрал, с воем отшатнулись назад от яркого света, вслед за которым несся взрыв ответных воплей и угроз. Сармагат, оставшийся на месте, выпрямился на спине варга, скрывая усмешку – мерзавцы их поджидали и, похоже, с нетерпением… Но крики тут же смолкли, а на площадку надвратной башенки вышел высокий черноволосый эльф в простом камзоле. Он бесстрашно подошел к краю и отсалютовал Сармагату длинным лихолесским луком:

– Будьте здравы, господа! – громко возвестил он, – мы заждались вас, уже беспокоились, не изволили ли вы передумать! Столько угощенья зазря пропадает!

Над частоколом вспорхнул смех, а Сармагат оскалил клыки:

– И тебе не хворать, служивый! А комендант-то где пропадает, что наемника из низших чинов вместо себя выслал?

В ответ на оскорбительный выпад эльф заразительно расхохотался:

– Не серчай, вождь, другого коменданта не приготовили. Но ежели тебе наемник не по спеси – так и быть, проваливайте, отпускаем. Поплачем – да утешимся.

Орк гортанно зарычал, ожидая жаркой волны гнева, что часто затопляла его и без особых на то причин. Но неожиданно ощутил, что пикировка с остроухим нахалом его забавляет. Он неторопливо спешился и встал рядом с варгом, выпрямившись во весь свой внушительный рост.

– Негоже вас, убогих, расстраивать, – насмешливо протянул он, – да и не зря ж в этакую даль топали. Только ты, служивый, подумай, как следует. Я знаю, кто ты, да что у тебя за войско, – он помолчал, словно давая эльфу время осмыслить его слова, а потом громко и веско продолжил, – не спеши, Сарн, сын Дагорма-стременного. У тебя за спиной орда сельских увальней. Я же – прославленный вождь,

и за мною стоят могучие легионы. Разумно ли тявкать на меня из-за этих ветхих стен? Справедлива ли будет битва?

Лихолесец же прижал ладонь к груди:

– Эру, до чего длинны языки у наших общих знакомых! Даже батюшку вниманием не обошли. Но Моргот бы меня подрал, ты прав, вождь! Я, дурак, даже не задумывался об этом прежде! А ведь и вправду, где справедливость? Если я одержу верх – меня запомнят, как победителя прославленного вождя, стоящего во главе могучих легионов. Если же победа будет за тобой – что запомнят потомки? Что ты поверг сына стременного, наемника из низших чинов, и его орду сельских увальней… Что за насмешка судьбы!

Последняя фраза потонула в хохоте ирин-таурцев, а Сармагат скрипнул зубами. Он любил такие битвы… Он обожал ни с чем не сравнимое чувство личной симпатии к своему врагу. Все, кто близко знал Сармагата, слышали его любимую фразу: «Всего приятней перерезать горло тому, с кем при другом повороте охотно поболтал бы за кружкой». Вождю были скучны безликие противники, истинное чувство победы ему дарило превосходство над тем, кто вызывал у него уважение и умел заинтриговать. Что ж… Сармагат гордился тем, что всегда был верен своим клятвам. Но разве он кому-нибудь клялся не убивать этого статного остроухого зубоскала? Это будет его личным подарком самому себе… А пока не поставить ли наглеца на место?

– Славно у тебя язык подвешен, – одобрительно кивнул он, – куда мне до вас, лихолесских пустобрехов, – он еще договаривал эту неторопливую фразу, как вдруг молниеносно взмахнул рукой, из рукава выпорхнула полоска стали, ослепительно вспыхнувшая в свете факелов, и осой метнулась в эльфа, ловко сорвав с плеча пряжку. Лихолесец не шелохнулся в ответ на эту демонстрацию, лишь восхищенно присвистнул:

– Да вы еще и с подарками! Негоже в долгу оставаться.

Радушно улыбнувшись, он резко вскинул руку:

– Пли!!!

По вискам и шее текли ручейки пота. Лихорадка не покидала Йолафа с самого утра, и любой, подошедший бы к узилищу, без труда бы понял, что пленнику час от часу становится хуже. Он не смыкал глаз, безучастно глядя в пространство и тяжело дыша, то и дело прерывисто что-то шептал и беспомощно водил пальцами по груди, словно пытаясь сбросить душащую сеть.

Эта новая темница была тесной, словно сундук, зато каменный пол был сух, а в углу даже скупо застелен сосновым лапником. Рыцарь апатично лежал на собственном плаще, брошенном поверх хвои, и казалось, не понимал, где находится. Вчерашний озноб сменился жаром, сердце тяжко колотилось в ноющие ребра, толкая кровь, готовую закипеть. Мучительно хотелось снять камзол, но Йолаф боялся расстаться с ним, а потому лишь развязал ремни, ощущая, что камиза насквозь мокра. Вскоре влажное льняное полотно выстыло от царящей в подземелье прохлады, но прикосновение отвратительно-холодной ткани к пылающей коже оказалось неожиданно приятным.

К решетке дважды подходил Таргис, видимо, убедиться, что пленник жив. Он не заводил разговоров, лишь молча, внимательно и пытливо смотрел на рыцаря, и Йолаф ощущал, что в воздухе сам собою повисает какой-то мучающий варгера вопрос. Но Таргис так же безмолвно отходил от прутьев, оставляя пленника считать удары сердца, борясь со слабостью и стараясь не провалиться в забытье.

…Ну же, продержаться еще немного. Он слишком долго ждал этого момента, чтоб сейчас позволить пустячной хвори все испортить. Как жарко…