Короткое детство
Шрифт:
Стёпка бежал изо всех сил. Навстречу медленно плыли вагоны.
— Генка, Ирка! — кричал Митька.
Генка с Иркой стояли в дверях теплушки и махали руками.
—
Ребята долго смотрели поезду вслед, пока последний вагон не скрылся за поворотом.
— Если бы ты не провозился с Пугаем, как раз успели бы, — сказал Митька. — А теперь кто будет есть нашу картошку?
Стёпка обнял Митьку и сильно сдавил его.
— Не горюй, Локоть. Все они голодные.
— Хорошо, что ещё мешок выбросили, — сказал Митька.
— А мой рюкзак тю-тю, — и Стёпка свистнул.
Митька грустно посмотрел на товарища.
— Опять матка пороть будет.
— Ну и что? Подумаешь, — и Стёпка беззаботно махнул рукой.
Митька вспомнил наказ матери: достать соли.
— Картошку всю роздали. Теперь и соли не на что выменять, — пожаловался он.
Стёпка снял шапку, помахал и опять надел.
— Может, ещё достанем.
— Где?
— У солдат. У них всё есть; и соль, и мыло, и махорка.
— Так-то они и дадут, даром-то…
— Может, и дадут. Попросим. Айда, — и Стёпка нырнул под вагон.
Все пути были заставлены военными эшелонами и товарными поездами. Вынырнув из-под вагона с другой стороны, ребята неожиданно увидели огромную пушку… Она стояла на платформе, задрав вверх длинное дуло.
— Вот это да! — ахнул Митька.
— Зенитка, — пояснил Стёпка.
На других платформах стояли точно такие же пушки. Вдоль эшелона ходил часовой с винтовкой. На ходу он приплясывал и стукал каблуком о каблук.
— Дяденька, это зенитки? — спросил Стёпка.
Солдат с ног до головы измерил Стёпку и строго сказал:
— С часовым нельзя разговаривать.
На соседнем пути стоял эшелон с пленными итальянцами. Стёпке с Митькой очень хотелось посмотреть на пленных, но часовой закричал:
— Кругом марш!
Они бросились под вагон. Вылезая, уткнулись в огромные валенки. И не успели ребята моргнуть глазом, как солдат в тулупе схватил их за воротники, поставил на землю и спросил:
— Вы что тут лазаете?
— Мы соль ищем, — выпалил Митька.
— Зачем соль?
— Солить.
—
— Огурцы, — ляпнул Стёпка.
— Огурцы зимой не растут, — солдат сдвинул брови, — топай отселева, пока я вам уши не надрал.
Подошёл эшелон с ранеными. Ребята пошли вдоль состава. Здесь часовой не обратил на них внимания. Вагоны с красными крестами были наглухо закрыты. И только в одном из приоткрытой двери торчала забинтованная голова, похожая на ком снега.
— Какая станция? — спросила голова.
— Веригино, — ответил Стёпка.
— А что вы тут делаете?
— Соль ищем.
— А сало у вас есть?
Стёпка отрицательно помотал головой.
— А что есть?
Митька пожал плечами и развёл руки.
— Ничего.
— А вы, дяденька, с фронта? — спросил Стёпка.
— А ты что, слепой? Не видишь? — сердито сказала голова и с грохотом задвинула дверь.
— Почему они все сердитые? — спросил Митька Стёпку.
Стёпка почесал затылок и солидно изрёк:
— Война!
Ребята обошли все поезда. Соли им никто не дал. В тупике стояло шесть вагонов-теплушек. У крайнего вагона широкоплечий рябой солдат умывался снегом. Растирая огромными ручищами волосатую грудь, солдат крякал от удовольствия. Стёпка с Митькой остановились и стали смотреть. Солдат подмигнул им.
— А вы небось так не умеете.
Стёпка зябко поёжился.
— Холодно.
Солдат оскалил зубы.
— С непривычки. А привыкнешь — благодать!
Митьке очень понравился весёлый солдат. «Наверное, и добрый», — подумал он и спросил:
— Дяденька, а соль у вас есть?
Солдат подхватил горсть снега, швырнул себе на спину.
— А как же, сколько хочешь.
— А у нас соль кончилась, — пожаловался Митька.
— Это плохо, — заметил солдат. — А сами-то вы откуда будете?
Стёпка подробно и толково рассказал солдату, где они живут и зачем приехали на станцию. Солдат так ожесточённо тёр полотенцем шею, словно собирался содрать с неё кожу.
— Понятно. Значит, вы живодёры, — сказал он.
— Почему живодёры? — испуганно спросил Митька.
— Потому что вы за картофелину с огурцом готовы с голодных ленинградцев содрать шкуру, — пояснил солдат.
— Неправда! — возразил Стёпка и стукнул себя по груди кулаком. — Мы не живодёры. Тётка Груня настоящая живодёрка. А я свою картошку так, даром отдал. И он тоже отдал, — и Стёпка показал на Митьку. Митька вспомнил, что на картошку он выменял галоши с пелёнками и четыре тетрадки, покраснел, но ничего не сказал. «А то ещё по шее даст», — подумал он.