Корпус Вотана (Недомаг-мажор)
Шрифт:
Еще одной сомнительной радостью стало возвращение с гауптвахты сержанта Смирнова. Выглядел он неважно: бледный, с ввалившимися глазами, вздрагивающий от малейшего шума. Серёгин немедленно отправил его в лазарет, чтобы к утру сержанта привели в относительный порядок.
В воскресенье взвод подняли в пять утра и заставли привести спальню в идеальный порядок. Старшина выдал белоснежное постельное белье и новые одеяла. — Вечером сдадите мне, — предупредил он, — и чтоб ни одна муха…
Не узнать было и столовую. На столах накрахмаленные скатерти, фарфор и серебряные столовые
— Ешьте аккуратно, — напуствовал начальник столовой, — если хоть на одной скатерти будет пятнышко — будете до конца года столовую языками вылизывать!
За два часа до присяги кадеты переоделись, с этой минуты им запрещалось даже сидеть, чтобы не помять форму. Суровый обратился к взводу.
— Значит так, мальчики! — Слова полковника буквально сочились ядом. — Шутки закончились. Скоро вы примите присягу и станете настоящими солдатами, со всеми вытекающими. На присяге будет присутствовать сам Канцлер. И я не потерплю, если мой взвод покажет себя хуже других. Надеюсь, каждый из вас помнит слова присяги? В противном случае, лучше ему прямо сейчас удавиться. Одна заминка, хоть малейшая, и вы пожалеете, что родились на свет. Шагом марш строиться.
После такой “воодушевляющей” речи, мало у кого не затряслись коленки. Подполковник Суровый словами не разбрасывался. Орден Золотого Грифона на груди свидетельствовал об этом. Этим знаком награждали наиболее отличившихся (читай: самых жестоких) офицеров Гражданской войны. Имена этих 113 человек каждый кадет был обязан знать наизусть.
Плац благоухал ароматом яблочного шампуня, которым его вымыли накануне.
Кадет построили напротив возведенных накануне трибун для гостей. Глаза слепило утреннее Солнце и вспышки фото и видео-камер, которыми восхищенные родители стремились запечатлеть своих чад. Женщины смахивали слезы умиления, мужчины крепились. Среди гостей было немало выпускников Корпуса. Их можно было отличить по золотому значку на лацкане пиджака или правой стороне мундира.
Вдруг оркестр заиграл государственный Гимн. На центральной трибуне появился Канцлер Безобразов в мундире полковника гвардии Агриджентского полка.
Князь выглядел нарочито скромно, из наград нося только звезду ордена Вотана с мечами и дубовыми листьями. Орденская колодка говорила о том, надень Канцлер все свои награды, мундир просто не выдержал их тяжести.
Кадеты с нетерпением ждали начала церемонии. От долгого стояния начинала болеть спина.
По рядам пронесся восхищенных вздох. На трибуне появился легендарный герой Империи, изобретатель, полководец, прославленный генерал-армии, отказавшийся от маршальской звезды — Неомир Вотан.
Сердце Ярослава радостно забилось.
Под звуки марша знаменосная группа в составе лучших кадет трех старших курсов вынесла Знамя Корпуса с геральдическим гербом Вотанов, пожалованное тогда еще князем Эльзидаром Вотаном. Одним из ассистентов знаменосца был Руслан Бакуничев.
— Самодовольный ублюдок! — Прошипел Ярослав.
Напротив каждого взвода поставили столы, покрытые красной материей. Командир взвода по-списку выкрикивал имя. Кадет подходил, поворачивался лицом к строю и ломающимся от волнения
Когда прозвучало его имя, Ярослав подошел к столу и не поворачиваясь: стоять спиной к главе рода было немыслемым святотатством, произнес слова присяги, умышленно опустив слова “моему императору”, ибо титул по-праву мог принадлежать лишь единственному достойнейшему.
— Однако, каков наглец! — Едва заметная улыбка тронула губы Канцлера. — Что скажете, кузен?
— У этого кадета странное представление о том, где у товарищей находится лицо. — Глядя на Неомира, невозможно было понять: сердится он или смеется. — Хорошая порка, полагаю, поможет вправить мозги на место.
— Как глава государства, объявляю ему персональную амнистию, не стоит портить праздник. У мальчика будет возможность серьезно подумать над своим поведением и исправить его.
Когда все клятвы были произнесены, столы убраны, Канцлеру, как почетному гостю, предоставили слово.
Князь подошел к микрофону и окинул стройные шеренги. И словно не было прошедших лет. В этих мальчишках он видел себя — первокурсника, оглушенного торжественностью момента.
Безобразов откашлялся, улыбнулся сквозь выступившие слезы, смял в кулаке подготовленную речь и сказал:
— На пути познания вас ждет тяжелый, неприятный труд. Плоды его не всегда приятны, многие из них горьки. Но горечь эта излечивает от болезни невежества. Встречаются и такие плоды, что подобны твердому ореху. И нужно немало времени и сил, чтобы расколоть их. Но когда добираешься до мякоти сути, то полученное наслаждение невозможно сравнить ни с чем.
В жизни каждого из вас наступит момент, когда вы скажете: “больше не хочу”. Но в преодолении этой мысли и лежит первый шаг к становлению человеком. Как бабочка получает яркий окрас крыльев, преодолевая сопротивление кокона, так и ребенок становится человеком, преодолевая лень и страх.
Радуйтесь, когда учитель строг с вами. Требовательность его не желание тирана. Он видит, что вы способны на большее и не дает сойти с намеченного пути. Не злитесь на наставника, бичующего вашу плоть и колющего душу едкими замечаниями. Он закаляет ваши тело и дух.
Наставники, не применяйте к ученикам насилия без должной необходимости. И пусть наказание всегда будет соразмерно проступку.
Слова эти, много лет спустя будут печатать в каждой азбуке и это куда важнее бронзовых и мраморных памятников.
— К торжественному маршу! По-взводно. Дистанция одного линейного. Первый взвод прямо. Остальные напра-во!
В военном параде есть какое-то волшебство. Можешь считать себя убежденным пацифистом, но когда звучит марш, когда ты плечом к плечу шагаешь вместе с товарищами, которых минуту назад презирал и ненавидел, вдруг становишься с ними единым целым. Больше нет тебя, как личности, есть коллективный разум подчиненный неумолимому ритму барабана. Сердце наполняется легкой радостью, которой йогины добиваются годами медитаций.