Корпус Вотана (Недомаг-мажор)
Шрифт:
— Вотан, пожалуйста! — Прошептал Архипов, прекрасно понимающий, что все, что они пережили от старшекурсников раньше, покажется “золотым веком”, если они с Ярославом не выполнят требование.
— Ни-ког-да!
Иван опустился на колени и поставил перед собой пакет.
— Товарищ старший сержант, простите нас обоих. Кадет Вотан, он… немного не в себе… Он не был в увольнении как все. Это я виноват, обещал принести ему угощение. Если хотите, избейте меня.
— Отличная мысль! Слышишь Вотан? Я передумал. Не надо извинений. Ты ведь аристократ? Значит, тебе положен мальчик для битья, отвечающий за твои проступки? Так
В душу Ярослава на миг прокралась мысль, что предложение разумно. И он не уронит достоинство и Бакуничев выместит злобу. Бакуничевы — влиятельный род, ссориться с ним не с руки. Не убьет же сержант первокурсника, в конце концов? Ну, изобьет. Может, даже пару костей сломает. Так на то и лазарет есть, чтобы лечить. А уж он потом, как нибудь компенсирует Архипову страдания. Купит сладостей в ближайшее увольнение и попросит Конфузика тайно пронести в замок. Это ведь даже не предательство, а просто выгодный обмен. Нужно всего лишь отвернуться и не смотреть. А потом можно даже отвести товарища к врачу. Иван поймет, что это был единственно возможный выход. Ему к боли и унижениям не привыкать, вон как смиренно стоит на коленях! Просто природный талант.
И тут он увидел, что держащий руки за спиной Архипов, показывает ему прогоняющий жест. Перед глазами его возник образ кадета, закрывающего его своим телом от трех десятков разъяренных товарищей. Его же, лежащего на полу с окровавленным лицом. Этот злополучный пакет, который он нес ему, потому что обещал угостить, как друга. Друга. Первый человек, назвавший его этим словом. И сейчас Архипов стоит на коленях не из трусости, а из желания снова защитить его. И гонит его прочь.
— Ты думаешь, мне жалко этого выходца с рабской планеты, годного только на то, чтобы пришивать мне подворотнички? — Лицо Ярослава стало холодно надменным. — Я — Вотан, Бакуничев. Мои предки вершили судьбы планет, когда твои еще с деревьев не слезли. И этот кадет, как и вся его планета, принадлежит мне. И я буду решать, что с ним делать. Считаешь, что стоит его избить? Я согласен. Только сделаю это сам. Встать, скотина, когда с тобой разговаривает наследник рода!
Ярослав дернул Архипова за воротник. Не ожидавший такого коварства Иван поднялся, глядя в землю.
— Что, не нравится хозяйская рука?!
Ярослав отшвырнул кадета в сторону, одновременно со всей дури врезав носком ботинка под колено Бакуничеву. Когда старшекурсник согнулся, Ярослав добил его ударом в пах.
— Бежим!
Хозяйственный Архипов подхватил пакет, и оба кадета рванули к спасительной казарме.
Глава 32
С детства Руслан Бакуничев мечтал стать композитором. И все основания к этому были. Он активно писал музыку и песни к школьным спектаклям. А некоторые из них даже попали в престижные музыкальные чарты и стали хитами.
Ярослав Вотан немало бы удивился, узнав, что парочка его любимых композиций созданы его недругом.
К сожалению, часто “громкая” фамилия не помогает, а мешает, если не калечит судьбы. Бакуничевы — род потомственных военных. Его отец и нынешний глава рода — Василий Бакуничев недавно вышел в отставку в чине вице-адмирала и, благодаря женитьбе на внебрачной дочери Неомира Вотана, получил пост в Государственном совете. Старший брат
Казалось бы, можно предоставить младшему сыну самому решать свою судьбу? Но Василий Бакуничев решил не отходить от традиций семьи. Единственное, что было позволено Руслану — выбрать кадетский корпус “по-душе”.
Мальчик назвал Корпус Вотана, искренне надеясь, что провалит экзамены, которые не только были сложными, но и сопровождались ночными избиениями абитуриентов. Физические испытания Руслан сдавал с двумя сломанными пальцами.
Первые месяцы были для Бакуничева настоящим адом. Ночами он тихо плакал в подушку и тайно писал письма умершей матери, где горько жаловался на судьбу. Официальные письма отцу были сухи: “Жив. Здоров. Жалоб не имею”. К письму прикреплялся файл с оценками.
В ленинской комнате роты был старый рояль. Руслан настроил его и в свободное время занимался любимым делом — сочинял музыку. Его даже хотели забрать в оркестр, но взводный не отпустил. Бакуничев был отличным спортсменом и лучшим учеником.
Руслан фамилией не бравировал и зарабатывал авторитет собственными силами и старанием. Единственный раз, когда он воспользовался “связями” было происшествие после присяги.
Когда он вернулся из увольнения, роту построили в казарме и приказали выложить все принесенные сладости. Сначала все, что понравится, выбрали сержанты. Затем наступила очередь других старшекурсников, тоже сержантов.
И это было бы полбеды, не начни они поедать гостинцы на глазах первокурсников.
Руслан возмутился, после чего был отведен в нужник, где мальчику объяснили, как он неправ. Объяснять пришлось долго. Бакуничев занимался боксом и отчаяно сопротивлялся. Когда его без чувств принесли в лазарет, врач не мог разжать его кулаки.
Из лазарета мальчик дал весточку отцу. Контр-адмирал приехал, узнал в чем дело, и отвез сына в Военно-морскую Академию, где маги-целители устранили травмы мальчика за считанные минуты. После этого Бакуничев-старший забрал сына домой и запер в подвале на три дня без пищи и воды.
Когда Руслан увидел отца в следующий раз, в руках того была семейная реликвия — плеть из кожи гиппопотама. После приобщения к истории рода мальчику вновь потребовался целитель.
После Академии Владимир привел сына в свой рабочий кабинет и указал на дивиз, начертанный на фамильном гербе: “Honor in servitio” (Честь в служении).
— Это значит, что наивысшей целью нашего рода является служение Отечеству. Не за чины, не за ордена и привилегии. Служить там и в том качестве, где оно сочтет нужным: конюхом ли, чистильщиком обуви ли — неважно. Выполняя самую низкую, самую грязную работу ты должен сознавать, что это исполнение долга перед Отечеством и Родом.
То, что ты покусился на традиции Корпуса — недопустимо. Уставы — это камни, традиции — цемент их скрепляющий. Можешь их не любить, можешь ненавидить. Но они часть воспитания будущих офицеров для Отечества нашего. А что хорошо для Отечества, то хорошо для Рода.
Когда вернешься в Корпус, на коленях попросишь прощения и поблагодаришь за урок. И со смирением примешь назначенное тебе наказание.
Если я еще хоть раз узнаю, что ты устроил бунт против системы Корпуса, то убью своими руками.