Корректировка 2
Шрифт:
Пока шла перебранка, Эдик успел разглядеть девчонку. Лет шестнадцать. На ней было белое платье с глубоким декольте, лицо грубовато-красивое, пышные черные волосы, губы густо накрашены темно-красной помадой, на шее несколько рядов бус, в ушах массивные кольца. Подъезжая к остановке, он шепнул ей в ухо:
— Сейчас ссыпайся, я тормозну кодлу.
Как только автобус подъехал к остановке и открылась дверь, Эдик засветил терпиле прямым правым, тот упал куда-то назад. Все вокруг заорали.
Девчонка выпрыгнула из автобуса, скинула туфли и побежала босиком. Эдик же ухватился
— Ну, куда, граждане, какого черта прете? Все успеете, я тоже сейчас слажу.
Его пихали и толкали, одна тетка своим острым кулачком больно ткнула под ребра. Пришлось пнуть ее ногой. Подействовало. Больше свой паскудный кулачишко она не совала.
Тут Эдик прикинул хрен к носу — пора линять. Спрыгнул на тротуар и дернул в другую сторону. Из автобуса вывалило человек двадцать с криком: «Держи ворюгу!» Их призыву вняли двое патрульных ментов, отделение было рядом, и ломанулись следом за Греком. А он бежал и думал: «Хер вам, чего-чего, а бегать я умею. Забеги от мусоров на дистанцию, это, граждане, мой коронный номер».
Бежал Грек наверх, заскочил в один двор, другой, третий, и окончательно оторвался от преследователей. Сел отдышаться, потом не спеша спустился вниз.
По пути попалась кебабная. Эдик почувствовал, что адски хочет жрать. Молодой организм требовал подпитки. Зашел, огляделся, понравилось. Культурно — на окнах цветы, на столах скатерти, всевозможные приправы.
Он заказал кебаб, в буфете взял графинчик вина. Обратил внимание на буфетчицу: веселая красивая женщина лет тридцати пяти, чернобровая, аж с двумя рядами золотых зубов. Услышал, как ее называли Гулиа-ханум. Когда расплачивался, она хотела дать сдачу, но Грек вальяжно отстранил ее руку, сказал:
— Не надо, Гуля, это тебе за твою драгоценную улыбку.
Она засмеялась, что-то по-азербайджански сказала женщинам, которые готовили кебабы, а потом ему:
— Садитесь, пожалуйста, незнакомец-джан. Сейчас вас очень быстро обслужат.
Грек сел, и от нечего делать, стал наблюдать за публикой. Здесь были рыбаки в брезентовых куртках и высоких яловых сапогах, гуляла городская шпана, но большинство посетителей были люди деловые — сидели и о чем-то тарахтели между собой.
Едва принесли горячие кебабы, и Эдик приступил к трапезе, в заведение ввалила компашка молодых парней-азербайджанцев, четыре человека, и с ними пара крупных разбитных девах с большими сиськами и широкой кормой. Зашли они с шумом, устроились сбоку от Грека возле стены, составив два столика вместе. Выпивали, шумно базарили, смеялись.
Эдик кушал кебаб, попивал винишко и вспоминал незадачливую воровайку. Поймал себя на мысли, что очень хочет увидеть её вновь. В этот момент почувствовал на себе настойчивый взгляд. Повернул голову, в его сторону, смотрела одна из девиц со стаканом вина в руке. Их взгляды встретились.
Он отвернулся, а шалава со стаканом вина, уже изрядно пьяненькая, поднялась, подошла к его столику и развязным голосом сообщила:
— Парниша, я хочу с тобой выпить, ты мне чем-то понравился.
Эдик сумрачно посмотрел
— Зато я не хочу с тобой пить. Иди с богом. С кем пришла, с теми и пей.
На что эта шмара, присев на край столика, сообщила:
— Они мне не нужны. Ты мне нужен, я хочу с тобой выпить и никуда не уйду.
Казалось бы, отчего не выпить, если женщина хочет, но Грек отлично понимал, что это лишь прелюдия к драке, стоит с ней выпить, как большого скандала не избежать. Такие уж своеобразные манеры и правила хорошего тона у этой публики. Пытаясь уйти от конфликта, он еще раз, как можно вежливее повторил:
— Послушайте, дамочка, сыпьте отсюда без кипиша, — и с этими ласковыми словами, спихнул её со стола
То ли от неожиданности, то ли настолько она была пьяна, только деваха шлепнулась на пол. Задралась юбка, сверкнули красные труселя, как переходящее трудовое знамя. Тут всё и началось. К столику подскочил высокий чурбан и на ломаном русском поинтересовался:
— Эй, слушай, ара, зачем обижаешь наша дэвочка?
Затем, не давая возразить, он развил свою мысль замысловатыми ругательствами, из которых Эдик понял, только бесконечно повторяющиеся: «Бляд, бляд, бляд, сука, бляд эбал твой мат» из чего следовало, что незнакомец имел близкие отношения с его матерью.
Здесь Грек уже не выдержал, поднялся из-за стола и со всего маху опустил графин с вином на кумпол незадачливого «отчима».
Тот рухнул, как подрубленный. Оставшаяся кодла кинулась на Эдика. Но штука была в том, что графин оказался каким-то особо прочным и не разбился. Только вино расплескалось. Эдик с удивлением, долбанул второго, попал в рыло по мягкому, претендента унесло. Третий получил в лоб. То ли лоб оказался чугунным, но графин, наконец не выдержал и как граната-лимонка с грохотом разлетелся на тысячу осколков. Нападавшему, однако, хватило и он исчез с горизонта. А четвертого, Эдик полоснул по роже, оставшейся в руке «розочкой». Тот взвыл и отвалил.
На всю драку ушло секунд десять.
Рядом была буфетная стойка, и они суетясь с пацанами разметали стоявшие на ней треугольные банки-склянки с разными соками.
Эдик вытащил из пачки несколько червонцев, сунул Гуле, которая с ужасом в глазах стояла, прижавшись задом к буфету.
— Компенсация за ущерб. Если не хватит, скажешь, на днях зайду. А сейчас, как бы свалить отсюда по-фырому?
— Давай сюда, — сказала Гулиа, показывая на дверь.
Грек прыгнул через стойку буфета, дверь оказалась в мясной отдел. По пути он чуть не налетел на чурбак с воткнутым в него топором. На него таращилась пустыми глазами отрубленная башка барана.
— Бля, — сказал он себе, — так проходит земная слава… глория, чего-то там, мунди.
— Сюда, — показала рукой Гуля, — а там проулками, к морю.
Грек выскочил во двор, через ворота побежал к в указанном направлении. Около большого серого здания Дома Советов сбавил ход. Восстанавливая дыхание, миновал памятник Ленину. Вождь пролетариата рукой показывал на море, как бы указывая путь — идите и утопитесь.
— Нет, ленинским путем мы не пойдем, — сказал себе Эдик и свернул на бульвар.