Корректировка 2
Шрифт:
— Ну… — замялась она.
— Шампанское, — обратился я к официанту. — Крымское есть?
— Обижаете! Массандра? Абрау-Дюрсо?
— Абрау, полусладенького, так? — я вопросительно глянул девушку.
Она кивнула. С полуслова понимаем друг друга, удовлетворенно отметил я. Коньяка не хотелось, что-то я напился его за последние дни.
— Водочка какая в наличие?
— Есть московская, «Кристалл».
— Подойдет, принеси мне двести грамм.
— Закусывать, кроме фруктов, будете? — официант упорно не соглашался с моим убогим выбором меню.
—
Официант с достоинством удалился.
— Ты пьешь водку? — настороженно спросила Лейла. Похоже, она уже всерьез рассматривала меня в качестве жениха.
Перефразируя Жванецкого: Сигизмунд, для тебя в Баку есть девушка, стройная, как горная козочка, нежная, как персик! Что, проспект Нариманова, дом 28, второй этаж, балкон на юг, папа начальник дороги? Очаровательная девушка, но зачем связывать себя с Закавказьем?
А быть любовницей она не согласится. Или согласится, если встретимся, где-нибудь в Москве?
Кто-то бы сказал: ты же не собираешься на ней жениться, так убери лишнюю эмпатию. Ха-ха, три раза, как бы не так — играться с эмпатией, безопасно для клиента, можно лишь несколько часов, после введения наноботов, потом образуются устойчивые связи, разрушение которых в приказном порядке, чревато жестокой депрессией, а то и появлением суицидальных наклонностей.
— Пью, — обреченно кивнул я.
— Это же вредно для здоровья!
— Милая Лолочка, в нашей жизни столько всего вредного, что водка — это сущий пустяк — маленькое зло, по сравнению со злом большим.
Официант оперативно притаранил гору фруктов на подносе. Тут были и виноград, и айва, и алыча, и персики. Про яблоки и груши я уже не упоминаю — это естественно.
Она щипала виноград, попивала шампанское и рассказывала. Моя Лолочка оказалась еще той диссиденткой. Хотя…
— Алиев прижал этих тварей! — она крутила кулачками, будто сворачивала кому-то шею. — Ты не представляешь, что творилось при Ахундове! Этот слизняк всех распустил. Ученый — копченый! Один плюс от него — русский язык сделал официальным в республике.
Я немного отвлекся, наблюдая за её красивым профилем, но потом до меня дошел смысл слов.
— Все должности продаются и покупаются! Ректор моего Железнодорожного — двести тысяч! Чтоб поступить, взятку дай… В Мед — тридцать тысяч, в Универ — двадцать, в мой — десять, а в Нархоз — аж сорок! У кого денег нет, из аулов, натурой везут: баранами, бочками с коньяком и медом, флягами с икрой.
Так и студенты, которые так поступили — такие же бараны — на пятом курсе таблицу умножения не знают. Чтоб экзамен сдать — от пятидесяти до ста рублей вынь да положи! Это только то, что я точно знаю… и везде так, во всех министерствах и в милиции с прокуратурой и в партийных… — тут, она зажала рот ладошкой и тревожно оглянулась по сторонам. — Что-то я разболталась… нельзя мне пить…
— Я тебя не выдам! — с серьезным видом кивнул я.
— Правда? — с надеждой посмотрела Лейла.
— Честное пионерское, чтоб я лопнул!
Она
Пока мы так беседовали, к нам, с периодичностью в пять минут подходили брюнеты, с усами и без, в пиджаках и без и спрашивали разрешения потанцевать с моей прекрасной дамой.
Лейла бросала на них суровый взгляд: «не танцую».
Брюнеты испарялись, их место занимали другие претенденты.
Но Лола не хотела танцевать, она хотела обличать. Она рассказывала мне про детскую преступность и наркоманию в Баку.
— Трое учеников вечерней школы, при Сумгаитском шинном — затащили учительницу после уроков в подсобку и изнасиловали. Как тебе картинка? А они, между прочим, ударники коммунистического труда! Хороши, ударнички?
В семьдесят первом году в Азербайджане было арестовано больше сорока тысяч несовершеннолетних парней и девушек, за тяжкие преступления — кражи, насилия, убийства. Куда это годится? Это социализм?
Открылась гигантская афера с квартирами. Арестовали и судили, практически в полном составе два райисполкома — Октябрьский и 26 Бакинских комиссаров. А подельники какие! Министр Рагимов, председатель райисполкома Караев, зампред Лунева, несколько секретарей райкомов. Пять судебных разбирательств и что — большинство жуликов оправданы. Это куда годится, я спрашиваю?
Я был сражен этим напором нравственности и тупо внимал, попивая водку, изредка бросая неопределенные междометия.
Ресторанный оркестр, меж тем, выводил лирические мелодии, под которые так удобно медленно кружиться в полутьме, аккуратно прижимая к себе партнершу. Вот и мне бы покружиться с Лолой, а я бездарно трачу время, выслушивая про проворовавшихся секретарях райкомов. Какое мне до них дело?
— Откуда ты все это знаешь? — наконец поинтересовался я.
— У папы друг, полковник КГБ. Когда в гости приходит, рассказывает.
Тут она спохватилась и глянула на часики.
— Вот я кулема! Полтора часа лекции тебе читаю, а меня всего на два часа отпустили.
— На два часа? — поразился я.
— Это Баку, дружок! Порядочная девушка — облико морале! Кстати, «Бриллиантовую руку» у нас тут снимали в Старом городе. Взял бы меня в Ленкорань, все могло бы быть по-другому.
— Черт! — выругался я.
— Не поминай Иблиса! — наставительно сказала Лола. — Пойдем лучше, потанцуем.
И мы потанцевали. Немножко я всё же её потискал, мимолетно, украдкой поцеловались… и, собственно, и все.
— Какие у тебя планы? — спросила Лола перед расставанием. — Надолго еще здесь? Мама нашла солидных людей, которым твоя помощь нужна.
— Не знаю, — честно сказал я, — может отъеду куда, ненадолго, а что за люди?
— Большие люди! Так что не пропадай, звони.
— Обязательно, — заверил я, — а ты сама-то, что планируешь?
— Я через месяц в Москву уезжаю, в аспирантуру поступать.
— Ну, за месяц-то всяко увидимся… тем более, люди, говоришь, какие-то…
— Людей-то полно, но ты же не хочешь заниматься всеми подряд.