Коррумпированный город
Шрифт:
Она появилась посвежевшая, волосы заколоты на затылке, на платье накинут передник. Единственным признанием с ее стороны во мне человека другого пола служила свежая губная помада. Но проглаженная передняя часть хлопчатобумажного платья с высоким воротником потрясающе облегала ее грудь и переходила в узко затянутую талию, которую меня так и подмывало обнять.
– Ты мне нравишься в этом платье, - сказал я негромко.
– Не шутишь?
– Она взглянула на меня и улыбнулась.
– Теперь из твоего голоса пропала всякая нервозность.
– Ты
– Я встал и двинулся к ней.
Она отстранилась с изяществом танцовщицы.
– Тебе нужна еда, мой мальчик. И лучше не ходить на кухню. Кто-нибудь может увидеть тебя с заднего крыльца.
Дверь опять захлопнулась, она вновь оставила меня одного. Я услышал стук сковородки о плиту, шипение сала, звук разбиваемых яиц.
– Ты хочешь глазунью?
– донесся ее голос.
– Можно слегка обжарить и с другой стороны, - отозвался я.
Пока кофейник заполнялся водой и яйца шипели в кипящем сале, я осмотрел комнату, где оказался. Особенно не на что было смотреть: диван и кресло от мебельного гарнитура, кофейный столик, портативный проигрыватель на подставке со стопкой пластинок рядом, журнальный столик, на нем номер "Мадемуазель", пара номеров "Лайф", дешевое издание исторического романа. Комната не казалась обжитой. На стенах не висело ни одной картины, нигде не было видно и фотографий.
Карла либо поселилась тут недавно, либо не собиралась оставаться надолго. Даже перелетная птица оставляет больше следов, чем было в ее гостиной.
Она вошла, неся в одной руке деревянный поднос, а в другой кофейник. Поставила поднос на кофейный столик рядом со мной, и я увидел тарелку с яичницей из четырех яиц и стопкой поджаренных хлебных ломтиков.
– Это выглядит великолепно!
– воскликнул я.
– Надеюсь, и ты немного закусишь?
– Так рано я не ем. Выпью немного кофе. Тебе кофе без молока?
– Никакого молока.
Я взял кусок яичницы и обнаружил, что действительно голоден.
Она сидела на подлокотнике кресла и поглядывала на меня через край своей кофейной чашки.
– Может быть, сделать еще?
– спросила она через некоторое время.
– Я разбила только четыре яйца с учетом, что ты не голоден.
– Я был не прав, - ответил я, съев последний кусочек поджаренного хлеба и выпив свою чашку кофе.
– Но теперь я не голоден. В общем, сейчас чувствую себя уже неплохо.
– Я тоже чувствую себя ничего. Бог знает почему.
– Тебе не бывает иногда одиноко?
– Не знаю, почему я об это спросил. Возможно, потому, что комната казалась неуютной или ее поза на подлокотнике кресла напоминала мне присевшую птицу, которая ждет только сигнала, чтобы сняться и пуститься в полет.
– Да нет, - ответила она после некоторой паузы.
– Никогда не задумывалась об этом. Наверно, я вроде отшельника. Ужасно устаю от всех этих людей в клубе, от разговоров с ними и от всего прочего.
– Понятно, но я имел в виду не совсем это. Подумал, что вот ты приходишь домой, сама готовишь себе ужин и ешь в одиночестве...
–
– Она соскользнула в кресло движением девчонки-сорванца, но при этом весьма грациозно.
– А между тем у тебя это неплохо получается.
Она беспокойно задвигала ногами, свисавшими с подлокотника кресла.
– Не очень-то приятно делать что-нибудь для самой себя. Я ежедневно трачу примерно час, чтобы привести в порядок ногти и еще час - на прическу. Но делаю это, просто чтобы убить время. Я не получаю от этого никакого удовольствия. Мне не нравилась черная работа в квартире у дедушки, но все же там я испытывала какое-то приятное чувство, которого у меня не бывает, когда привожу в порядок эту дыру. Иногда могу просидеть три или четыре часа подряд и не пошевелить пальцем. Может быть, я просто отпетый лодырь?
– Может быть. А может быть, это одиночество.
– Ты серьезно относишься к жизни, да?
– Не всегда. Просто ты на меня так действуешь. Думаю, что ты живешь неправильно.
– Послушай, Джонни, - произнесла она легко, но в голосе проскальзывало возмущение, - ты не собираешься опять завести ту же волынку?
– Я хочу сказать, что тебе не следует жить одной. Ты сказала, что тебе нравится делать что-то для других. Почему ты этого не делаешь?
– Это верно. Я скорее сделаю прическу подруге, чем себе.
– Она улыбнулась и бросила на меня лукавый взгляд.
– Не хочешь ли ты сказать, что мне надо кого-то взять в сожители? С такими предложениями ко мне обращаются многие.
– Может быть. Я сам не знаю, что хочу сказать.
– У половины женщин в этих квартирах есть мужчины, которые о них заботятся. Но это не очень-то хорошо, во всяком случае, для самих женщин. Почти все они спиваются, кроме разве что Фрэнси да еще двоих-троих. Они суетятся вокруг своих мужиков, как наседки вокруг цыплят. А потом привыкают выпивать после обеда. Вот мисс Уильямс, она живет в другом конце коридора - знаешь, какой у нее обычный завтрак? Три рюмки виски. Каждые два-три месяца ее мужик куда-то пропадает на неделю или около того, и она напивается до белой горячки. Я злюсь на них за то, что они губят себя, но не решаюсь им ничего сказать.
– Но ты-то живешь не лучше, - заметил я.
– Ты просто сидишь как клуша, а годы пролетают мимо. Ждешь неведомо чего.
Она подтянула под себя ноги и устроилась, сидя на них.
– Я знаю, но не стоит об этом говорить. Часто у меня бывает такое мрачное настроение, что даже не хочется включать проигрыватель и слушать музыку. Нет смысла говорить тебе об этом. Это только еще больше раздражает меня.
– Почему, черт возьми, ты не вырвешься из такого омута?
Она скорчила неприятную гримасу.