Корсар

Манило Лина

Опирается руками по бокам от моей головы, а его широкая грудь весь мир от меня закрывает. И да, это меня полностью устраивает. Потом задираю ноги и обхватываю коленями его талию, скрещивая стопы на пояснице. Чуть выгибаюсь, чтобы почувствовать его лоном, которое помнит ещё прикосновения ловких пальцев. Я хочу снова ощутить его там, когда лёгкие касания способны довести до помешательства.

— Я и так вся твоя, — вырывается, а мне ответом служит мучительный стон, когда трусь сильнее о его живот, а губами шею терзаю.

— Мать их

за все места, — произносит хрипло, отрывисто и подхватывает меня под ягодицы, резко выравнивается.

Не успеваю ничего сообразить, а он стремительно направляется в соседнюю комнату, где бросает меня на кровать поверх покрывала — тёмно-зелёного, атласного, — и прохлада ткани удивительно контрастирует с жаром кожи. Пытаюсь прикрыться, но Роджер быстрее: ловит меня, фиксирует мои кисти одной рукой и заводит их вверх, над головой. Не выбраться, и от этого ощущения беспомощной покорности в глазах темнеет, а в голове полная неразбериха. Мы всё ещё почти полностью одеты, но те участки обнажённой кожи, что соприкасаются, словно искры в воздухе высекают.

— Я буду осторожен, — шепчет мне на ухо и тихо смеётся. — Доверься мне и ничего не бойся, я не сделаю тебе больно.

Киваю, хотя совершенно не могу представить, что дальше-то делать. А вдруг ему не понравится, когда всё начнётся? Вдруг я бревно какое-то? Не умею же ничего, толку от меня… Паника накатывает, оглушает, но Роджер целует меня — медленно и дразняще, — и все страхи отступают на второй план. Зубами спускает одну бретельку бюстгальтера ниже, потом вторую и рукой проникает мне под спину, чтобы расстегнуть застёжку. Мгновение и моя грудь оказывается на свободе, а руки на долю секунды освобождаются из плена его ладони. Ставшая ненужной деталь гардероба улетает в угол комнаты.

— Красивая… просто нереальная…

Тону в сладком море его слов, а он спускается губами ниже, покрывая поцелуями веснушчатую кожу. Выгибаюсь в пояснице, сильнее сжимая ногами его талию, когда тёплые губы накрывают сосок. Втягивает его в рот, а я проваливаюсь в бездну, из которой не хочу выбираться. Так хорошо, что сил терпеть почти не осталось. Мамочки, что же это делается? Роджер тем временем переключается на другую грудь, целуя и прикусывая, обводя языком ореол, покручивая в пальцах окаменевший под его ласками сосок.

Пальцы покалывает от желания дотронуться до него, но Роджер держит крепко, и это вынужденное бездействие заводит и бесит одновременно.

— Значит, ты не девственница? — спрашивает, приникая губами к уху.

— Технически, — отвечаю, пытаясь восстановить дыхание, но всё равно мой голос больше похож на писк раненой мыши.

— Какая интересная формулировка, никогда такой не слышал, — усмехается и ловкими пальцами расстёгивает пуговицу на моих штанах. — Потом поразмыслю, что это значит.

— Это значит, что у меня было лишь однажды и… лучше бы не было.

— Почему? — удивляется, стягивая брюки вниз. Отпустить мои руки всё-таки пришлось, и

теперь он стоит на коленях, красивый и сильный, медленно обнажая мои бёдра. Роджер не торопится, мучая и издеваясь, и от этого хочется двинуть ему в глаз. Здоровый! И, кажется, теперь я поняла, как его искалечили.

— Потому что это не тот опыт, которым я горжусь. И вообще, девственности-то я лишилась, а как была неопытным бревном, так и осталась.

Выпаливаю на одном дыхании, а Роджер замирает, так и не стянув с меня брюки полностью. Потом срывает их одним движением, бросает куда-то в сторону, а сам нависает сверху, заглядывая в глаза.

— Ева, я хочу тебя до такой степени, что у меня яйца лопнуть готовы. Бревно ты или опытная греховодница меня волнует в последнюю очередь. И да, твоя реакция на меня в лифте, и в ресторане… так брёвна себя не ведут. А опыта будешь набираться со мной и только со мной, уяснила?

Киваю, а он целует меня в макушку.

— А теперь расслабься и ни о чём не думай. Думать буду за двоих.

18. Роджер

Она лежит на спине, на моей кровати, разметав огненные волосы пламенем на белой подушке, а в изумрудной зелени глаз искреннее доверие, которое не имею права просрать. И пусть нет цветов, конфет, прогулок под луной и всей той хери, которую так любят девушки, но она так смотрит на меня, что понимаю — с этим всем можно и подождать. Главное, что она сейчас здесь, рядом со мной, а обо всём остальном подумаю как-нибудь потом.

Переполненный адреналином и возбуждением до предела, спрыгиваю на пол, и расстёгиваю брюки, ставшие уже изрядно тесными. Стягиваю вниз, пытаюсь высвободиться из их плена, прыгая на одной ноге, и, наконец избавившись, выкидываю грёбаную тряпку в угол. Остаюсь в одних чёрных б'oксерах, потому что раздеться всегда успею, а Ева, сто процентов, не так уж и опытна, чтобы пугать её видом голого члена. Делаю шаг в её сторону, уперев руки в бока, а Ева следит за мной с кровати и сглатывает. Я знаю, что хорош, несмотря на глаз и шрамы. И да, не могу отказать себе в удовольствии показаться "во всей красе". Зря я, что ли, всё детство на плавание угрохал, да и сейчас пару раз в неделю стабильно железо тягаю? Мне претит мысль превратиться в старого обрюзгшего козла, потому, пока могу, буду следить за собой.

Кстати, я уже говорил, что тщеславен? Есть такое дело. Во всяком случае, рядом с Евой хочется подобрать несуществующее пузо, выпятить грудь колесом и повернуться выгодной стороной. Чёрт, да я впервые задумался, чтобы протез вставить, о чём ещё говорить?!

— Ты красивый, — говорит, опираясь локтями на кровать, а рыжие волосы укрывают плечи, сводя меня с ума. Чёрт, никогда ведь рыжих не любил, но Ева… — Я уже говорила тебе об этом?

— Было такое. — Делаю шаг в её сторону, не спеша раздеваться. Впервые за очень долгие годы не хочу делать поспешных движений.