Корсар
Шрифт:
— Правда рано или поздно всегда выплывает на поверхность, — замечаю, а Викинг кивает. Запускает руку в волосы, ерошит их на затылке, а я слежу за его движениями, надеясь, что, может быть, снова скажет что-то важное.
— Умная девочка, — смеётся, но в звуке этом ни грамма веселья. — Может, всё-таки выпьешь что-нибудь? У меня кола есть, минералка. Выбирай!
И как угадал?
— Давайте колу, — смеюсь, а Викинг улыбается, достаёт банку из маленького холодильника и протягивает мне прохладный напиток.
— И, Ева, прекрати мне выкать. Я не такой
Чуть не давлюсь колой, а Викинг смеётся, глядя на меня.
— Знаешь, когда Роджера посадили, я следил за его отчимом. Кровь кипела, хотелось справедливости и возмездия, но он быстро пропал с радаров, чувствовал, наверное, погань, что его ждёт, если из города не смоется.
Сжимаю в ладонях холодную банку, а сама впитываю каждое слово. Боюсь спугнуть нечаянную откровенность.
Викинг — непростой товарищ, но он доверяет мне и это дорогого стоит.
— А теперь Петрушка Малахеев снова в городе, и хрен поймёшь, чём это всё закончится.
Викинг потирает лицо ладонями, а я, сама не знаю, зачем запоминаю имя и фамилию Урода.
35. Ева
— Ева, — говорит Викинг, когда выходим на улицу, — я дам машину, на ней поедешь, куда тебе нужно.
— Да я на такси уеду, спасибо. Мне же совсем недалеко, несколько кварталов всего.
— Слушай, девочка, — чуть наклоняет голову вбок, внимательно глядя на меня, — Роджер мне башку на хер открутит и кишки на кулак намотает, если с тобой что-то случится, потому большая просьба: не усугублять то, что и так трещит по швам. Замётано?
Морщусь, представляя реакцию Роджера, если что-то и правда случится, а потом смеюсь.
— Ладно, я согласна.
Викинг усмехается и ведёт меня на задний двор, где припаркован большой внедорожник и громоздкий мотоцикл.
Когда распахивает передо мной дверь внедорожника, залезаю внутрь, держась за его руку, а он подмигивает и говорит:
— Передавай привет Роджеру.
— Хорошо.
Он, продолжая улыбаться, кивает и захлопывает дверь.
— Куда едем? — интересуется водитель, не поворачивая головы.
— В "Долину вкуса". Знаете, где это?
— Знаю, конечно, — хмыкает, а потом интересуется: — Пиццы захотелось?
— Вроде того.
Машина трогается, я смотрю в окно, а мыслей в голове так много, что почти невозможно дышать. Мне нужно срочно увидеть Иру, чтобы просто хоть с кем-то поговорить, потому что после разговора с Викингом совсем не полегчало, хотя я очень на это надеялась. Однако сейчас кажется, что всё стало ещё запутаннее. Правда, какие-то ответы на вопросы всё-таки получила, знать бы ещё, что с ними делать.
Водитель насвистывает одну оперную арию за другой мотив, а я вглядываюсь в проплывающие за окном пейзажи, и кажется, что совсем ничего не вижу, кроме дурацких картинок расчленённых трупов и тюремных решёток — картинок, которые мерещатся постоянно в последнее время. Нужно срочно приводить нервы в порядок, а то таким образом, точно
Ну почему, когда стало всё хорошо, нужно было Роджеру увидеть этого проклятого Урода на улице?! Столько лет ведь прошло — больше, чем я живу на этом свете. И зачем именно сейчас? Такие глупые вопросы, на которые никто не сможет ответить, но это не мешает им мучить меня и сводить с ума.
Уметь бы абстрагироваться от неприятностей, выбрасывать из головы плохое, научиться бы не переживать за тех, кто безумно дорог. Но нет, я так не умею и никогда, наверное, не овладею искусством здорового пофигизма. А жаль, безразличным проще живётся.
Но ведь казалось, что почти сумела, когда стояла, окаменевшая, у двух свежих могил, вцепившись в дрожащую руку Артёма. Наших родителей хоронили рядом, ноябрьским днём, а небо, будто обезумев, поливало стылую землю ледяным дождём. Грязь под ногами, грязь в душах, в сердцах и умах — всё смешалось воедино, выворачивая наизнанку, но горячие слёзы лишь собирались в уголках глаз, не проливаясь наружу, словно позволь я им это, уже не смогла бы остановиться.
И я не плакала. Больше не могла, разучившись изливать вовне свою тоску. Только с появлением в моей жизни Роджера стала хоть немного, но оттаивать, до этого не позволяя себе быть слабой. Он изменил меня, сам того не замечая, сделал зависимой от себя, потому что рядом с ним чувствовала, что снова жива, нужно себя ощутила. Как будто та Ева, что существовала когда-то, смеялась и радовалась в смутных воспоминаниях о счастье, снова оживала. И мне больше не хочется, чтобы она пряталась, уходя на самое дно души. Наоборот, хочется дать ей шанс. И себе заодно.
И вот сейчас я впервые поняла, что не смогу потерять ещё и Роджера, как не пережила бы потери Артёма, такого бестолкового, но спасшего меня однажды от застывших в извечной тоске приютов.
Я часто ломала голову над тем, почему Артём стал таким, почему так сильно изменился в последние годы. И не могу найти для себя ответа. Наверное, однажды он просто сломался, не выдержав груза ответственности за меня, но, в первую очередь, за свою жизнь. Ведь идти по пути наименьшего сопротивления и плыть бревном по течению намного проще, чем вгрызаться зубами в жизнь. Он выбрал невыносимую лёгкость бытия, а я простить ему не могу, что перестал бороться и сдался.
Он предпочёл уйти в мир радужных иллюзий, чтобы не плавать в серой повседневности. И это мучает меня невыносимо. Смогут ли ему помочь в клинике? Получится ли обуздать демона зависимостей? Не знаю, но пока ещё позволяю себе надеяться.
Пока размышляла, даже не заметила, что автомобиль остановился, а водитель перестал насвистывать мотив из “Травиаты”. Вывеска “Долины вкуса” приветливо переливается неоном за окном, а я промаргиваюсь, потому что слишком глубоко погрузилась в свои мысли. Иногда со мной это случается, ничего не могу с этим поделать. Наверное, забивать голову мрачными мыслями — моё хобби, иногда здорово мешающее жить. Зато наедине с самой собой не скучно.