Космический маразм

Бушов Сергей

Вот, к примеру, в соседней кровати заворочался Андрей Максаков. Его Шутов ненавидел, кроме всего прочего, за то, что как-то в толпе тот подтолкнул его в спину рукой. Сергей припомнил и отомстил – подтолкнул Максакова так же, только вероломнее, на лестнице, так что Максаков чудом не пересчитал ступени позвоночником. Ещё Максаков много учился, имел скрипучий голос, а также напоминал ящерицу, которых Шутов терпеть не мог.

Максаков сел в длинных семейных трусах на кровати, встряхнул продолговатой головой и принялся рыться в шкафу, выискивая мыльно-рыльные принадлежности. Шутов притворился спящим, думая про себя, что обязательно

нужно будет нарисовать что-то жуткое на задней стенке гардероба над изголовьем кровати Максакова, чтобы тому чаще снились кошмары.

Собственно, на шкафу и так уже было достаточно много всего нарисовано и написано. Специально для этой цели на шершавый оргалит был кнопками прикреплён огромный белый лист бумаги, озаглавленный сверху плохо читаемыми готическими буквами "Гайд-шкаф". Его весь покрывали рисунки – умелые и не очень, надписи – остроумные и не очень, сделанные разными почерками и в разном настроении, начиная от бодрых "Viva la France!" и "Один патан равняется одной тысячной килопатана" до философских "Девочка плачет, а шарик улетел" и "While you're being violated try to relax and get the maximum of pleasure". Шкаф был украшен также украденной где-то табличкой с надписью "По газонам не ходить" и водружённым сверху алюминиевым громкоговорителем, который в просторечии именовался матюгальником. Предыдущие обитатели комнаты сняли его на улице со столба и приспособили в качестве радио.

Когда, натянув штаны и прихватив полотенце, мыло и зубную пасту со щёткой, Максаков удалился из комнаты, Шутов встал, надел очки и мрачно осмотрелся вокруг. В углу потягивался заспанный Петракевич, которого Сергей также ненавидел, но пока не придумал, за что. На следующей кровати громоздился красавец-мужчина Карельцев, вставлявший в магнитолку очередную кассету "Ласкового мая" – ещё один повод для ненависти, не считая частого присутствия из-за него в комнате особ женского пола, которых Шутов боялся и поэтому ненавидел особенно сильно.

Конечно, он предполагал, что в будущем ему придётся иметь дело и с женщинами, но до поры до времени считал, что нужно получать сексуальное удовлетворение прямо из окружающего пространства.

В дальнем углу под одеялом угадывалась слабо шевелящаяся туша Андрея Богданова, который, совершенно очевидно, встать был ещё не готов.

Шутов неторопливо оделся, параллельно размышляя, стоит ли сначала пойти в умывалку или на зарядку, и выбрал второй вариант. Он уже приблизился к двери, когда его окликнул сонный Богданов из-под одеяла:

– – Серёга! Ты вниз?

– – Ага, – ответил Шутов.

– – Отметь меня.

– – Хорошо, – сказал Сергей, про себя подумав, что, во-первых, он этого делать не собирается, а во-вторых, к списку причин ненавидеть Богданова прибавилась ещё одна.

Шутов вышел в коридор, сбежал вниз по лестнице и зашагал в сторону перехода, ведущего к учебному корпусу. По пути ему встретился взмыленный Паша Дудник, возвращавшийся с утренней пробежки. Его Шутов ненавидел по той простой причине, что сам бегал плохо – дыхалка слабая, да и мышцы подкачали. "Ничего, – подумал про себя Сергей. – Мы ещё посмотрим, что будет лет через двадцать". Он вошёл в холл учебного корпуса, пол которого был устелен разнокалиберной и разноцветной щербатой кафельной плиткой, и приблизился к столу возле выхода, на котором лежали списки личного состава. Шутов, оглядевшись по сторонам, поставил крестик

напротив своей фамилии, отметив таким образов свой выход на зарядку, а затем напротив ещё пары случайных фамилий, при этом тщательно проследив, чтобы ни одна из них не оказалась фамилией Богданова.

Затем он вышел сквозь тамбур на улицу и оказался во дворе интерната, где только недавно сошёл снег, и на деревьях начали появляться почки.

– Привет, – сказал ему идущий навстречу невысокий худощавый юноша азиатской внешности.

– Привет, – отозвался Шутов. – Бегал?

– Не, – ответил Вовка Ким. – Как всегда.

"Как всегда" у Вовки означало выйти на улицу, развернуться и пойти обратно. Шутов хмыкнул и двинулся дальше, к асфальтовой дорожке стадиона. Ким был одним из немногих, кого Сергей был способен ненавидеть не постоянно, а лишь временами – когда тот слишком явно проявлял свой интеллект и тем самым угнетал чувство собственного достоинства Шутова.

Сергей не спеша сделал кружок по дорожке, поглядывая на знакомые и незнакомые лица учеников, то там, то здесь лениво делающих зарядку каждый в своём представлении о том, какой она должна быть, а затем, чуть отдышавшись, зашагал ко входу.

Он прошёл сквозь двери, свернул направо, затем ещё раз направо – в переход, затем налево, потом опять направо, потом снова налево, взбежал по лестнице и вошёл в опостылевшую за больше чем полтора года учёбы двадцать пятую комнату.

– Ну как, отметил? – поинтересовался круглолицый Богданов, сидящий на кровати в майке и трусах.

– Не получилось, – ответил Шутов. – Там Штык всё время следит.

– Эх… – Андрей озадаченно почесал небритый подбородок, но остался на месте.

Шутов покопался в шкафу, выискивая необходимые для умывания принадлежности, затем вновь покинул комнату, проследовав в дальний конец коридора. Посреди умывалки стоял Фикс – крупный грушевидный молодой человек с близко посаженными глазами, уныло глядящими из-под чёрной ниспадающей чёлки.

Он просвистел мелодию, слегка напоминающую один из проигрышей "Пинк Флойда", щёлкнул пальцами и обратился к Шутову, который тем временем раскладывал своё нехитрое барахло на раковине:

– Товарищ Ту-у-у-тов!

– Чего тебе ещё? – пробормотал Шутов.

– Ку-ку! – выкрикнул Фикс, выпучив глаза.

Шутов нахмурился и промолчал. Фикс ещё раз щёлкнул пальцами и покинул умывалку.

– Ненавижу… – прошипел Сергей. Потом взглянул в зеркало, которое стояло перед ним на кафельной перегородке, встретился взглядом со своим отражением и выкрикнул:

– А тебя, скотина, сильнее всех ненавижу!

Потом схватил помазок и начал нервными рывками набрасывать на лицо мыльную пену. Этого никто не видел, а если бы и видел, то вряд ли удивился бы – обитатели интерната все как один были слегка не от мира сего.

Впрочем, через пару минут Шутов уже слегка остыл и в комнату шёл уже своей обычной неторопливой походкой. На его кровати сидел, ожидая, одетый в школьную форму Костик Орлюк, маленький длинношеий паренёк, которого Шутов практически не ненавидел. Разве что иногда. Например, в тот раз, когда бил Костика головой о шкаф за то, что тот попросил его дать определение масла.

– Ты чего ещё не оделся? – спросил Костик. – У меня живот разрывается.

– Ща, – отозвался Сергей, – я быстро.

– Первой геометрия, – продолжил Костик. – Чайковский твой любимый.