Космонавт. Том 2
Шрифт:
А рядом… Мать.
Она не бросилась вперёд, не закричала. Она сидела неподвижно и слишком прямая. Лицо — как маска. Только побелевшие пальцы, вцепившиеся в край скамьи, выдавали, что она не каменная.
«Блин, мать зря испугалась…» — мелькнуло в голове.
Я хотел было помахать им, чтобы успокоить, но в этот момент ко мне прорвался Крутов, заслонив обзор. Его лицо, обычно непроницаемое, сейчас было бледным, а в глазах читалось что-то непривычное — страх, что ли. Настоящий, неприкрытый командирской
— Громов! — он схватил меня за плечи, резко осмотрел с головы до ног, будто проверяя, цел ли я. — Жив?
— Так точно, товарищ майор. — Я выпрямился, стараясь говорить чётко, хотя слова вырывались с хрипом, и отдал честь. — Самолет посадил. Жертв нет.
Крутов резко кивнул, сжал моё плечо, а затем и вовсе обнял так, что аж кости хрустнули.
«Чего это с ним?» — удивился я.
Затем Крутов отстранился от меня, заглянул в глаза и громко проговорил:
— Молодец, курсант! — И тут же рявкнул в сторону механиков: — Быстро осмотреть машину! Разобрать всё до винтика, но найти причину поломки!
В этот момент ко мне прорвался Борисов. Он буквально сбил меня с ног, обхватив так, что рёбра затрещали.
— Чёртов герой! — сказал он, похлопывая меня по спине. — Ты, блин, псих! — он дышал мне прямо в лицо, глаза бешеные. — Я думал, ты сейчас…
Борисов не договорил. Просто стиснул зубы и ещё раз встряхнул меня, будто проверяя, не мираж ли перед ним.
Если у меня до этого травм не было, то после всех этих медвежьих объятий они точно появятся. Я поморщился и с улыбкой сказал:
— Я в порядке, всё хорошо.
Потом подбежали механики во главе с дядей Петей.
— Сынок, двигатель, говоришь, забарахлил? — он уже лез в кабину, не дожидаясь ответа. — Щас посмотрим, сволочь…
Медики в белых халатах схватили меня под руки.
— Товарищ курсант, проходите на осмотр.
Я попытался вырваться:
— Да я в порядке!
— Курсант, не разговаривайте! — старший врач, суровый мужчина с седыми висками, тыкнул пальцем в сторону носилок. — Стандартная процедура после аварийной посадки. Шок, перегрузки, возможные внутренние травмы. Раздевайтесь.
Меня посадили на носилки, начали щупать, слушать сердце, светить в глаза фонариком. Кто-то из медсестёр торопливо записывала данные.
— Дайте ему воды! — крикнул кто-то.
Мне сунули в руки алюминиевую кружку. Вода оказалась тёплой, но я выпил залпом.
Тем временем вокруг царила суматоха, слышались выкрики:
— Пожарные, отойдите от самолёта!
— Где акт осмотра? Быстро составить!
— Товарищ майор, вас срочно вызывают…
Крутов, бросая на меня взгляд, коротко кивнул:
— Громов, после осмотра — ко мне. Без промедлений.
— Есть, прибыть к вам без промедлений, товарищ майор! — отозвался я.
Меня подхватили
— Смотрите, вон сам Брежнев встал…
— Говорят, он геройски посадил…
— Да нет, это же диверсия! Механик сказал…
Я нахмурился. Диверсия? Похоже на то. Самолёт был исправен перед полётом — это я точно знаю. Проверял.
Но разбираться сейчас было некогда. Медики уже тащили меня в сторону палатки с красным крестом.
А где-то за спиной, в дыму и искрах, лежал мой Як — изуродованный, но посаженый. А ведь кто-то очень хотел, чтобы я его не посадил.
Медосмотр занял меньше времени, чем я ожидал. Врачи, убедившись, что переломов и внутренних кровотечений нет, отпустили меня с предписанием «двое суток покоя». Я тут же засунул в карман эту бумажку, забыв о ней, и направился к кабинету Крутова.
Дверь была приоткрыта. Постучав для виду, я вошёл без ожидания ответа. Крутов сидел за столом, курил «Беломор» и что-то писал. Увидев меня, он отложил ручку.
— Садись, Громов. — Он указал на стул. — Рассказывай всё подробно. Пока ждём доклад механиков.
Я сел и начал с самого начала: странный рывок, запах горючего, заклинивание управления. Крутов слушал, не перебивая, лишь изредка задавая уточняющие вопросы. Когда я закончил, он откинулся в кресле и задумался. Его пальцы барабанили по столу.
— Ты уверен, что перед вылетом всё проверил? — наконец спросил он.
— Так точно. Я лично осмотрел машину вместе с дядей Петей. Всё было в норме.
Крутов кивнул. В этот момент в кабинет вошёл главный механик — старший лейтенант Воробьёв. Его лицо было серьёзным, в руках он держал какую-то деталь, обёрнутую в промасленную тряпку.
— Товарищ майор, версия подтвердилась, это диверсия. — Воробьёв положил на стол металлическую трубку с треснувшей резьбой. — Вот причина отказа.
Я присмотрелся. Это был топливная труба.
— Его специально подпилили, — объяснил Воробьёв. — Но не до конца, а так, чтобы он выдержал первые минуты полёта. Под нагрузкой металл устал, трещина пошла по всей длине. Топливо начало подтекать, пары скопились в отсеке…
— И при нагреве двигателя воспламенились, — закончил я.
— Именно так, — кивнул механик. — А ещё… — Он достал из кармана маленький металлический осколок. — Это нашли в системе управления. Впихнули между тягами элеронов. Сначала всё работало, но при виражах осколок сместился и заклинил механизм.
Крутов медленно поднялся из-за стола. Его лицо стало каменным.
— Кто мог это сделать? — холодно спросил он.
— Только тот, кто имел доступ к самолёту после предварительного осмотра, — ответил Воробьёв. — И знал его устройство. Профессионал.