Космонавт. Том 2
Шрифт:
Вдоль стен, как солдаты на плацу, выстроились ящики с надписями «Главмаслопром» и «Рыбсбыт». Наверху, на шатких стеллажах, сложили банки зелёного горошка и прикрыли их мешковиной от посторонних глаз.
Иван Семёнович стоял у железного стола, заваленного накладными. Рядом с ним сидел сухопарый мужчина в очках с толстыми линзами, которые делали его глаза огромными, как у ночной совы. Видимо, это и был Николай Борисович.
— … Так я ему и говорю: «Федотыч, ты ж не цыплёнок, чтобы зерно клевать!» — смеялся Иван Семёнович, стуча
Николай Борисович оценивающе щурился, поправляя очки.
— Слышал, слышал, — произнёс он голосом, будто пересыпающим песок. — Здравствуйте, Сергей.
Я тоже, не стесняясь, стал рассматривать его. Всё в нём выдавало человека, который знает толк в обмене: чуть кривая ухмылка, пальцы, постукивающие по столу, будто отсчитывающие невидимые монеты, да и сам взгляд был цепкий, оценивающий, будто взвешивающий тебя на невидимых весах.
«Этот, если надо, и чёрта лысого достанет», — подумал я.
— Садись, Сергей, — тем временем проговорил Иван Семёнович и подвинул мне стул, доставая из-под стола жестяной чайник с выцветшей эмалью. — Чай горячий, сахар есть, если хочешь.
Я поблагодарил его, принимая кружку с парящим крепким чаем. Запах свежей заварки приятно щекотал ноздри.
— Борис говорил, у тебя дело есть, — продолжил Иван Семёнович, наливая себе. — Какое?
Я поставил кружку на стол и перешёл к делу:
— Да, Иван Семёнович, дело есть. Пришёл я спросить насчёт консервов. Мне нужно две-три коробки шпрот и тушёнки. Готов либо выкупить, либо отработать — как вам удобнее.
Иван Семёнович приподнял бровь, но в глазах промелькнуло одобрение. Николай Борисович перестал постукивать пальцами и наклонился вперёд, будто учуяв интересное.
— Отработать? — переспросил Иван Семёнович, слегка усмехнувшись. — А что можешь?
— Разгрузка, погрузка, сортировка — что угодно. Если нужно, могу и бумаги подшить, — я сделал паузу, — или с документами помочь.
Николай Борисович фыркнул, но в его взгляде появился деловой интерес.
— Документы, говоришь? — переспросил он, и голос его стал чуть менее «песочным».
— Да, — я уловил направление мысли. — Если есть что привести в порядок — справлюсь.
В прошлой жизни мне постоянно доводилось иметь дело с разного рода документами. Так что и здесь справлюсь, если потребуется.
Иван Семёнович потёр подбородок, обмениваясь взглядом с Николаем Борисовичем.
— Шпроты — дефицит, — начал он, но не в качестве отказа, а скорее, как констатацию факта.
— Знаю, — кивнул я. — Потому и предлагаю варианты.
Наступила короткая пауза. Николай Борисович вдруг снял очки, протёр их платком и неожиданно спросил:
— Ты почерк умеешь подводить под общий стиль?
Я понял намёк.
— Если образец дадите —
Иван Семёнович хмыкнул и налил мне ещё чаю.
— Хорошо, — сказал он, ставя чайник на место. — Берём тебя на разгрузку сегодня. А насчёт шпрот… — он взглянул на Николая Борисовича, тот едва заметно кивнул, — договоримся.
Николай Борисович снова надел очки и добавил уже почти доброжелательно:
— Только смотри, если возьмёшься за бумаги — никаких ошибок.
— Будет так, как надо, — я отпил чаю, давая понять, что условия приняты.
Иван Семёнович удовлетворённо хлопнул по столу ладонью.
— Тогда после обеда начинаем. А сейчас давайте чай допьём, перекусим и обсудим детали.
Я согласно кивнул, разговор пошёл в нужное русло. Николай Борисович снова принялся постукивать пальцами по столу, но теперь ритм был уже не нетерпеливый, а более бодрый и весёлый. Видимо, у него была нехватка кадров не только среди грузчиков.
После чая началась работа. Я вышел на улицу и подошёл к мужикам, которые уже полным ходом таскали ящики с консервами. Дядя Боря кивнул в сторону грузовика:
— Бери с левого борта, — проинструктировал он, затягивая самокрутку. — Там сельдь в томате. Потом справа. Там тушёнка. Не перепутай, а то Николай Борисович мозги вытрясет нам.
Разгрузка оказалась весьма трудоемкой. Ящики, обвязанные проволокой, оставляли на ладонях ржавые полосы. Солёный пот заливал глаза, а запах рыбы въедался в кожу. Через пару спина гудела так, будто в неё встроили трансформатор, но ритм задавали мужики-грузчики: сутулый Федотыч, не выпуская самокрутку из зубов, таскал по два ящика разом, притопывая ботинками в такт своей одышке.
— Эх, молодёжь, — хрипел он, проходя мимо с очередной ношей, — у нас в сорок пятом за смену эшелон разгружали!
К трём часам дня грузовик опустел и я отправился к Николаю Борисовичу. Пришло время для второй части нашей сделки — возня с документацией.
Сидя в небольшой каморке за столом с зелёным сукном, Николай Борисович с лязгом выдвинул ящик стола:
— Вот. Накладные за последние два месяца. Сверишь с ведомостями, подшьёшь в дело. — Он шлёпнул на стол папку с потрёпанными листами, где чернильные цифры расплылись от сырости. — И здесь, — он ткнул в строку с пометкой «Брак 5%», — добавь карандашом: «усушка-утруска».
Работа с документами оказалась тяжелее, чем таскать ящики. В потёртых ведомостях сквозили хитросплетения «левых» схем: мука, списанная на мышей, сахар, растаявший словно снег, и десяток загадочных «бочек рассола», исчезнувших в пути. Я вписывал аккуратные поправки химическим карандашом, подражая корявому почерку кладовщика, чьи буквы плясали, как пьяные матросы во время качки.
— Недурно, — прошелестел Николай Борисович, появляясь за спиной как тень. Его палец с жёлтым ногтем скользнул по исправленной строке. — Тут бы ещё запятую… для солидности.