Космонавт. Том 2
Шрифт:
И, как выяснилось позже, сына тоже звали Сергеем и он собирался в лётное училище. Каков процент совпадения того, что примерно в одно и то же время всплывут аж сразу два Сергея Громовых? Вот и Михаил Валерьянович не верил в такой бред. А значит… Это тот самый сынок Громова и он посмел обидеть его дочь.
Михаил Валерьянович медленно вернулся к столу, взял бокал, отхлебнул коньяку.
— Папа… — Наталья смотрела на него с внезапной тревогой. — Ты что задумал?
Он повернулся и лицо его вдруг расплылось в самой доброй улыбке,
— Ничего, душа моя. Ничего не задумал. Да и что вообще может задумать твой старик? — Он подошёл к креслу, сел и похлопал по колену. — Иди сюда. Садись и рассказывай старику, что случилось. Всё, с самого начала и до конца. С подробностями. Что там натворил этот глупец Громов?
Наталья, шмыгнув носом, неуверенно подошла и устроилась у него на коленях, как в детстве. Обняла за шею, уткнулась лицом в плечо.
— Он обещал мне билеты в театр… — начала она.
Михаил Валерьянович кивал и гладил её по спине. А сам думал о другом: «Никто не смеет обижать мою дочь. Никто.»
Тем временем Наталья продолжала свой рассказ, не не замечая, как изменился взгляд отца и заострились черты его лица.
Глава 20
Спустя несколько дней после разговора с Наташей, я сидел в казарме, уткнувшись в учебник. Несмотря на поздний час, здесь было довольно шумно. Кто-то готовился ко сну, кто-то перебрасывался картами, а кто-то, как и я, сидел над конспектами, пытаясь впитать в себя новые знания. В углу тихо потрескивал радиоприёмник — кто-то из курсантов ловил «Маяк», но сквозь шум пробивались лишь обрывки фраз о каком-то партийном пленуме.
Вдруг дверь библиотеки резко распахнулась, и в помещение влетел Зотов. Он огляделся, отыскал взглядом меня и, не медля, рванул ко мне.
— Серёга! — схватил он меня за рукав, подскакивая к столу. При этом глаза его горели от нетерпения, а сам он едва ли не подпрыгивал на месте.
— Ты чего? — я отодвинул книгу.
— Сегодня в Каче событие! — Зотов озирался по сторонам, словно боялся, что его подслушают.
Я мысленно перебрал расписание. Вечером — самоподготовка, потом проверка у старшины. Ничего особенного.
— Какое событие?
— «Боевые слоны» играют! — прошептал он, и глаза его заблестели, как у кота, учуявшего сметану.
Я вздёрнул бровь.
— Кто? — спросил я непонимающе. Такое выражение я знал, но что оно означало конкретно в училище — не знал.
Зотов замер, уставившись на меня с немым изумлением.
— Ты… ты ничего о них не знаешь?
— Нет, — честно признался я.
— Темно-ота-а… — протянул Степан и схватился за голову, затем резко придвинул стул и уселся напротив меня, наклонившись так близко, что мы чуть ли не лбами соприкасались. — Ладно, слушай.
Он оглянулся, убедился, что все по-прежнему занимаются своими делами, и начал рассказ, облизнув губы:
— «Боевые слоны» — это не просто лётчики. Это… — он замялся, подбирая слова, — это легенда. Группа выпускников, лучшие из лучших. Одни прошли войну, некоторые с самого сорок первого. Некоторые выпустились сразу после
— Это я понял, но в Каче много хороших инструкторов. Здесь все лучшие из лучших, — сказал я, хотя уже понимал, что отличия всё же имеются.
— Ты не понимаешь, — Зотов поёрзал на стуле и взъерошил волосы. — Они не просто инструкторы. Они… они летают так, будто законы физики для них — рекомендация, а не те самые законы. Вот, например, знаешь Амет-Хана Султана? Дважды Герой, ас с тридцатью личными победами?
Я кивнул. Это и в самом деле легендарная личность, о которой я читал ещё в школе в прошлой жизни. Но, на сколько я помню, он не преподавал в Качинском училище, а стал лётчиком-испытателем в Жуковском после окончания войны. А ещё он тоже участвовал в космической программе. Отрабатывал искусственную невесомость вместе с Гагариным, Беляевым, Титовым и другими на специально оборудованном самолёте.
— Кто ж его не знает, — вслух произнёс я. — Но он же не…
— Да, он не преподаёт у нас, но он выпускник Качи 40-го года! — Степан торжествующе ткнул пальцем в стол, будто и не слыша меня. — И говорят, до 53-го бывал здесь в качестве инструктора. Но это не главное. Легенда гласит: в феврале 45-го он на Ла-7 встретил над Одером пару «мессершмиттов» 262-х. Реактивных, понимаешь? Один зажег с дистанции, а второй… — Зотов сделал драматическую паузу, — зашел ему в хвост. И тогда Амет-Хан дал полный газ в пике. У «мессера» рули клинило — он не успел развернуться и врезался в лес. А наш вытянул за метр от земли!
Я скептически хмыкнул:
— Такой маневр на поршневом самолёте против реактивного — чистая удача.
Из истории я не помнил, чтобы Амет-Хан вёл подобные бои. Так что, вероятно, это и правда были уже курсантские байки, которые переросли в легенды.
— Удача? — Зотов возмущённо засопел. — А ты знаешь о дуэли Амет-Хана с немецким асам?
Я попытался вспомнить, что я об этом читал или смотрел в прошлой жизни, но детали так и не пришли на ум.
— Ну? — жестом поторопил я Зотова.
— Вот ты думаешь, я тебе сказки здесь рассказываю, да? Ладно, вот факт. В марте 44-го, под Крымом, наш Султан устроил такое шоу, что фашисты до сих пор вздрагивают!
Сзади что-то грохнуло и Зотов оглянулся на звук. Я тоже посмотрел. Оказалось, один из курсантов с размаху сел на табуретку, но не рассчитал траекторию и плюхнулся на пол вместе с табуреткой. Зотов отвернулся и ещё тише продолжил:
— Значит, дело было так… Март 1944-го. Крым. Наш полк только перебазировался под Сиваш, оперативная пауза — немцы копят силы. И вдруг над нашим аэродромом слышится рёв мотора сверху. Смотрит вся эскадрилья: «мессер» пикирует на взлётную полосу, сбрасыет какой-то предмет и удирает. Все в шоке — как он просочился-то? Что скинул? Оказалось, это был вымпел с запиской. А там наглость чистой воды написана: «Пусть ваш лучший пилот поднимется на 3000 метров. Гарантирую честный бой»