Костер на льду (повесть и рассказы)

Порфирьев Борис Александрович

Когда мне об этом доложила девушка-диспетчер, я сказал:

— Звони в трест.

Она с опаской глядела на стенку, отделяющую Фроськину комнату от диспетчерской, и делала мне знаки. Я понял — там был Хохлов.

Я побежал к себе домой, чтобы позвонить оттуда. Впереди меня, по направлению к конторе, шла группа людей. Незнакомых, нездешних. И вдруг в высоком мужчине в полувоенной форме я узнал Вересова! Рядом с ним шагал управляющий трестом. Остальных, кроме Дьякова, я, пожалуй, не знал.

Я бросился вдогонку.

— А, Снежков,— обрадовался управляющий, протя­гивая мне руку.— Никуда не уезжайте,

скоро будет со­вещание.

Я не успел пожать руки, как увидел среди приехав­ших Калиновского.

— Игорь Владимирович, как я рад вас видеть!— вос­кликнул я.

Потом спохватился:

— Вы идете в контору? Хохлова там нет.

— А где он?— спросил Вересов.

— Вы можете сейчас застать его в самом разгаре работы,— не отказал я себе в возможности прокатиться на счет Хохлова.— Он занимается в техкабинете...

Вересов наклонился к Калиновскому и объяснил:

— Хохлов отобрал у Снежкова техкабинет под квар­тиру... молодых кадров. Я думаю, есть смысл посмот­реть? Пошли!

Он шагал уверенно, широкоплечий, крупный, запу­стив руки в глубокие карманы защитного френча.

Приноравливаясь с трудом к его шагу, я сказал управляющему:

— Я только что пошел домой, чтобы позвонить в трест, что торф сегодня не поступит по вине Хохлова.

— Домой?— вскинул брови Вересов, на ходу косясь на меня.

— Да. Из диспетчерской звонить было нельзя. Там дощатая стенка. А когда говоришь с городом, приходит­ся кричать.

Всей толпой мы ввалились в диспетчерскую. Было так тесно, что стояли вплотную друг к другу.

Вересов приложил палец к губам и, показав глазами на Фроськину дверь, шепотом попросил диспетчера вы­звать Хохлова по телефону.

— Только тихо,— добавил он.— Чтоб не слышал. Скажите ему, что будет говорить секретарь обкома.

Девушка понимающе кивнула в ответ.

— Маша,— сказала она в трубку приглушенным го­лосом,— дай квартиру Ашаниной. Ну, что ж, что рядом. Так надо. Давай, давай. Секретарь обкома будет разго­варивать.

За стенкой задребезжал звонок.

— Да!— раздался вслед за ним хриплый голос Хох­лова.

— Хохлов?— тихо спросил Вересов.

— Я, Владимир Васильевич!— гаркнул за стенкой Хохлов.

— Ты знаешь о том, что станция села? Отключили завод? Или думаешь, что война кончилась, так и заводу не нужно работать? Тракторы нашей стране не нужны?

— Плохо слышу!— прокричал Хохлов.— Села? Не может быть!

— Вот тебе и не может быть. Почему сорвал торф?

— Дожди одолели, Владимир Васильевич! И сего­дня льет, как из ведра! Май месяц для нас всегда — гибель!

При этих словах все посмотрели в окно. На небе не было ни облачка.

— А метеостанция говорит, что у вас тоже солнеч­ная погода.

— Не слышу! Солнечная погода? Нет, Владимир Васильевич, ливень! Врет станция! Разве можно им верить, всегда обманывают!

— Когда выправишь положение?

— Не слышу! Положение? Да сейчас! Вот перед окном состав стоит!

И опять все посмотрели в окно. Состава не было.

— Сейчас, говоришь?

— Не слышу! Да, да, сейчас! Вон отправление дают! Слышите?

Хохлов, видимо, взял Фроськин свисток, потому что за стенкой раздалась резкая переливчатая трель.

— Ну, смотри, Хохлов, лишишься партбилета!

— Не слышу, Владимир Васильевич!

И вдруг Вересов

не выдержал этой страшной игры, закричал, бросив трубку:

— Ах, ты, сволочь! Не слышишь?! Открой дверь!

И так как дверь на этот крик не открылась, кто-то из толпящихся в диспетчерской нетерпеливо и радостно схватился за ручку и сорвал крючок.

Перед нашими глазами предстал Хохлов. Растерян­ный, жалкий, он стоял возле постели и не выпускал из рук телефонной трубки. За его крутой спиной пря­талась Фроська.

Кровь отхлынула от лица Вересова, и я подумал, что сейчас случится что-нибудь непоправимое.

Но Вересов лишь покачал головой и произнес с хо­лодным презрением:

— Однако какой же ты негодяй! — Повернувшись к распахнутой двери спиной, бросил через плечо Хохлову: — Прошу, уйдите отсюда.

— Владимир Васильевич, я... мне...— сказал умоля­юще Хохлов.

— Уйдите!..

Когда техкабинет опустел, Вересов сказал словно сам себе:

— Ничего у него в душе нет партийного.— И, оглядев собравшихся, произнес:— Я уверен, что парторганиза­ция вынесет свой приговор: узаконит, что Хохлов факти­чески вне партии, он — не коммунист... Коммунистов прошу остаться — будем разбираться.

Я вышел на улицу, взяв с Калиновского обещание зайти к нам,— мне очень хотелось, чтобы они с Ладой понравились друг другу.

Все обошлось как нельзя лучше. Правда, когда Ка­линовский церемонно поцеловал ей руку, Лада немнож­ко засмущалась, но уже через несколько минут чувство­вала себя естественно.

Здесь, в нашей комнате, за стаканом чая, Калинов­ский дорисовал картину возвышения и падения Хохлова.

Комиссия, с которой приезжал сюда Игорь Владими­рович год назад, возглавлялась хохловским приятелем. Как выяснилось сейчас, он систематически получал от Хохлова продукты и водку; посылки, отвозимые Шель­няком в Москву, иногда весили по нескольку пудов. По­этому комиссия приехала с заведомым решением оты­скать в работе Хохлова несколько мелочей, а на осталь­ное взглянуть сквозь пальцы. Жалобы, в том числе и моя, были спрятаны под сукно. Калиновскому, между прочим, показали тогда лишь письмо Дьякова, решив, что его замолчать нельзя, потому что оно написано сек­ретарем партбюро и переслано из нашего обкома пар­тии. С остальными жалобами он ознакомился совсем недавно, задним числом. Плохие бытовые условия, на которые он обращал внимание комиссии, были оправ­даны войной, с чем, как признался нам сейчас Калиновский, он согласился. Очевидно, Хохлов держался бы еще, если бы нынче, не обнаглев окончательно, не приписал к готовой продукции большое количество некон­диционного торфа. Прямой и принципиальный человек, Вересов сделал запрос в главк и буквально сказал: «Какого черта вы проверяли Хохлова, а безобразий не заметили?» После этого и начал раскручиваться весь клубок.

— Вот, собственно, и все,— сказал Калиновский.— Грязная история, и о ней не хочется вспоминать. Лучше поговорим о вас. Чем вы думаете заняться, Лада?

Поставив на стол миску с картошкой, Лада прижа­лась ко мне и ответила:

— Я буду заочно продолжать учебу в институте. И работать. Саша обещал меня устроить счето­водом.

— А по специальности ничего подходящего нет? На­пример, библиотекарем?— спросил Калиновский.— Мо­жет, стоит подумать об этом?

Мы обещали подумать.