Кот и крысы
Шрифт:
Он приподнялся на локте, долго прислушивался, наконец вскочил на ноги.
– Мишель, за мной, наверх, - приказал он.
– Оттуда через камин - только они нас и видели…
– Тебя признали, - сказал Мишель.
Это и впрямь был молодой граф Ховрин.
– Но тебя не признали.
Князь чуть приоткрыл дверь и, убедившись, что в коридоре никого нет, выскочил из опиумокурильни. Мишель, тоже в одном камзоле, последовал за ним.
Архаров, Шварц, Клаварош и де Ларжильер в это время смотрели, как умело Тимофей вскрывает главную дверцу изящного
– Этим занимался господин де Перрен, я лишь принимал гостей, я заботился об их удобствах, - повторял де Ларжильер, и так убедительно, что Архаров его и без Клавароша понял.
– Ага, блядей под них подкладывал, - отвечал он французу.
– Ну, что, Тимоша?
– Есть, ваша милость.
– Прав ты был, - обратился Архаров к Шварцу, - когда додумался взять мортусов в полицию. Кто бы еще так ловко дверцы отворил? И ведь ни царапинки не оставил!
Тимофей стал выкладывать на стол связки бумаг и разнообразные ларцы из бюро-кабинета.
– Приступим?
– сам себя спросил Архаров и открыл первый ларец. Сокровищ в нем не было, а лежали бумажки.
– Тимофей, посмотри в ящиках, - велел Шварц.
Тот кивнул - их было двенадцать, каждый заперт особо, возни бы хватило надолго.
– Мать честная, Богородица лесная, - пробормотал Архаров, добыв из первого же ларца неровную стопочку бумаг и на манер пасьянса раскладывая их по столу.
– Карл Иванович! Ты глянь - они же пол-Москвы в карты выиграли! Ты только глянь - какие фамилии…
Шварц склонился над векселями.
– Занятно было бы все это предъявить ко взысканию, - заметил он.
– Так ни один же суд не возьмет.
– У шулеров не возьмет. А коли бы эти векселя скупило третье лицо да перепродало, то весьма трудно было бы доказать, что деньги незаконным образом проиграны в карты. Года два-три спустя - тем более…
– Черная ты у нас душа, - беззлобно заметил Архаров, перебирая векселя и дивясь проигранным суммам.
– Все бы тебе козни строить… А по мне - весь этот позор надо кинуть в камин и поворошить кочергой, чтобы ни клочка не осталось.
– Так хорошо рассуждать лицу благородного звания из соображений охраны дворянской чести, - возразил Шварц, как всегда, заунывно-рассудительный.
– А по мне, кое-что следовало бы приберечь.
– На кой черт? Ты, Карл Иванович, и впрямь решил на этих векселях нажиться, что ли?
– сильно удивился Архаров и сделал строгое лицо. Всем видом он старался показать: векселям место в горящем камине!
– Можно и так выразиться, коли угодно, - отвечал невозмутимый Шварц.
– А можно иначе. Ваша милость в Москве не первый год обер-полицмейстером, пора делать то, что ранее было невозможно.
– Ты о чем?
– Вы, государь Николай Петрович, теперь осмотрелись, обжились, обнаружили многие трудности своего дела. Коли бы я год назад дал Вам сегодняшний совет, то вы, пожалуй, и слушать бы не пожелали. Теперь же вы меня выслушать готовы.
– Говори, Карл Иванович.
– Нам осведомители
– Извольте прочитать, сию глупейшую бумагу подписал господин Вельяминов. По-вашему, ей место в горящем камине. А по-моему, нет. Коли ее показать богатой тетушке господина Вельяминова, вдове князя Хворостинина, эта сударыня сгоряча может сделать господину Вельяминову некоторую неприятность.
– Наследства лишить за дурость.
Шварц важно кивнул.
– Понял, - отвечал на кивок Архаров.
– Хочешь сделать из недоросля архаровца.
– Нет, сударь, архаровец из него не получится, кишка тонка, - неожиданно простонародно выразился Шварц.
– А, бывая в свете, может он иногда узнавать, что нам потребно. Коли не захочет это делать в вознаграждение за спасение от мазуриков, надобно припугнуть векселем. На мой взгляд, невелика наука. Кабы у нас сим летом в высшем свете имелись осведомители, мы бы сей вертеп разврата взяли куда раньше и с меньшими хлопотами.
Аххаров подумал и сгреб бумаги обратно в ларец.
– Забирай, держи у себя в подвале, - велел он Шварцу.
– Глаза б мои на всю эту дрянь не глядели.
– Благодарствую, - чинно молвил Шварц, принимая ларец в обе руки.
– Весьма разумное решение.
– Ваша милость, уж не эта ли табакерка у нас пропавшей вместе с госпожой Пуховой числится?
– спросил Тимофей.
– Алмаз больно хорош.
– Статочно, она, - полюбовавшись вещицей, сказал Архаров.
– Ишь, сколько тут побрякушек! Клаварош, Тимофей, сыщите-ка ну хоть наволочку, покидайте в нее все это добро - и ко мне в карету.
* * *
Продовольствие, которое было оставлено возле постели Вареньки, и сухари в Федькиных карманах кончились. Оба огарка приказали долго жить. В подвале сделалось душно, да и воняло.
Федька в полной темноте, встав на сложенное в несколько раз Варенькино одеяло, замотанное, чтобы не расползалось, в его мундир, наощупь пробивался сквозь потолок. Он уже вкопался довольно высоко, он уже выломал какие-то доски, повисая на них всем телом, и был уверен - осталось всего несколько вершков, вон уже пальцы путаются в корнях.
– Врешь, со мной не справишься, - шептал он.
– Врешь, не возьмешь… Чума не взяла - и ты не возьмешь…
Причем и сам ведь не ведал, к кому обращается.
– Я долго не проживу, - сказала Варенька.
– Но коли Бог судил уцелеть - я вас, сударь, вовеки не забуду. Я себя знаю - я коли кому благодарна, то ему во всех злополучиях верна…
– Помолчите Христа ради, - отвечал на это Федька.
– Наглотаетесь земли, вам нельзя…
– А вам?
– Мне после чумы все можно…