Кот и мышь
Шрифт:
— Вы выглядите, как кулек из коричневой бумаги, который слишком велик для того, что в нем находится, — сказал он при виде Тинки. — Хотя говорят, что и в малом иногда содержится многое — это про вас, мисс Джоунс.
— Зато в вас не содержится ничего, что я хотела бы видеть. Убирайтесь, пока я не столкнула вас с балкона!
— Нет-нет, я хочу, чтобы вы поднялись со мной на чердак и увидели, что я там обнаружил.
— Старые гравюры? — холодно осведомилась Тинка.
Чаки расхохотался, приложив ладонь к губам.
— Уверяю вас, девушка, в моем обществе ваша честь в полной
— Я не собираюсь шпионить за Карлайоном и помогать вам добывать материал для вашей газетенки.
— Никакая газетенка тут ни при чем — просто любопытство. — Он перекрестил нагрудный карман пиджака, откуда торчал яркий носовой платок. — Ни слова не будет напечатано — клянусь честью!
— Сомневаюсь, что она у вас имеется, — сказала Тинка, но любопытство взыграло и в ней. — Это слишком опасно — нас услышат.
— Миссис Лав в другом крыле с миссис Карлайон. Дей храпит, как бегемот, — его слышно во всем доме. А мистер Карлайон... — Склонившись вперед, он взял ее за руку. — Посмотрите-ка туда.
Проследив взглядом за его указательным пальцем, Катинка вначале ничего не увидела, но когда ее глаза привыкли к серому утреннему свету, разглядела крошечную фигурку, пробирающуюся по горному склону.
— Эго Карлайон, — сказал Чаки, но Тинка уже об этом догадалась. Мысленно она представляла себе его изможденное лицо, печальные серые глаза, сутулые плечи — всю ту бесконечную усталость, которая побудила его отправиться холодным рассветом на одинокую прогулку. «Если этот прохвост собирается что-то разнюхать о нем, — с любовью и жалостью подумала Катинка, — мне лучше узнать, что именно...»
Они поднялись на чердак по маленькой лестнице. Снизу доносился храп Дея Трабла, а миссис Лав, несомненно, пребывала в комнате, соседней со спальней ее подопечной, поскольку прошлой ночью Карлайон сам заступил на дежурство. Очевидно, наркотик наконец погрузил в сон бедную Анджелу, что позволило Карлайону выйти из дому...
Мистер Чаки открыл маленькую дверь.
— Должно быть, он забыл запереть ее, когда поднимался за свадебной фотографией. Входите!
На чердаке было темно — лишь умирающий лунный свет поблескивал на оконном стекле, и муха, разбуженная приходом посетителей, назойливо жужжала: «Выпустите меня! Выпустите меня!» Стоящую в дверях Тинку охватил безотчетный страх.
— Я лучше вернусь.
Чаки взял ее за локоть и подтолкнул вперед.
— Не трусьте — входите!
— Давайте послушаем, храпит ли еще Дей.
Слабый звук храпа все еще слышался внизу. Чаки подошел к окну и протер пыльное стекло — вдалеке Карлайон все еще шагал вверх по склону.
— Мы в полной безопасности. Пошли!
«Выпустите меня!» — продолжала требовать муха.
Чаки поднял крышку кожаного сундука. Платья, блузки — красивые, но уже вышедшие из моды. Отпустив крышку, он открыл другой сундук. Нижнее белье — шелк, атлас и кружева. Следующий чемодан — снова платья. Блестки на бархате сверкнули при свете его фонарика. Чаки открывал один сундук за другим... Обувь, шляпы, перчатки, чулки, пояса, прозрачные ночные
— Примерьте пару, — предложил Чаки, фамильярно бросив их Катинке.
— Вы просто ужасны! — воскликнула она, но, не в силах противостоять искушению, продела босые ноги в изящные туфельки и прошлась в них по пыльному полу чердака.
— Возьмите их себе, — сказал Чаки. — Никто этого не заметит.
Тинка быстро сняла туфли и положила их в ящик.
— Вы самая аморальная личность, какую я когда-либо встречала. Я вовсе не собираюсь их брать.
— Взяли бы, не будь они вам великоваты, — усмехнулся Чаки.
— Вы для этого притащили меня сюда?
Но он уже открывал следующие сундуки, вытаскивая хорошенькие вещицы и кладя их на место.
— Так печально думать, — промолвила Тинка, стоя в этой пещере Аладдина, — что бедняжка больше никогда ими не воспользуется.
— Ей может стать лучше.
— Она уже не захочет их надевать. — Катинка вертела на пальце шляпку, но представив себе это очаровательное изделие на изуродованной голове, ощутила тошноту и отбросила ее. — Это ужасно! Ради бога, давайте уйдем отсюда?
— Почему он не избавится от этих вещей? — спросил Чаки.
— Как он может так поступить? Это означало бы., конец всему. А кроме того, они принадлежат не ему, а Анджеле. — Забыв о рискованной ситуации, Тинка уставилась на переполненные сундуки. — Да и вообще, что можно сделать с таким ворохом чужой одежды? Раздать друзьям? Но тогда будешь постоянно видеть старые вечерние платья жены на чужих женщинах. А продать их тоже нельзя — это выглядело бы проявлением жадности. Что касается благотворительности, то не могу себе представить, чтобы леди в стесненных обстоятельствах или неимущие служанки стали бы щеголять в столь роскошных нарядах. От них просто невозможно избавиться, и это самое ужас... — она оборвала фразу на полуслове, так как Чаки внезапно выключил фонарик.
— Вы что-нибудь слышите?
Тинка прислушалась, затаив дыхание.
— Нет, ничего.
— Этого я и боялся.
— Но в чем дело?
— Тише! — прошептал Чаки.
На чердаке все еще царили сумрак и безмолвие. Только муха жалобно жужжала на стекле, сквозь которое, как бледный призрак, проникал свет луны. Тинка застыла с колотящимся сердцем. «Лучше бы я никогда не приезжала сюда, — думала она. — Как бы я хотела оказаться в Лондоне в своей кровати и чтобы эти кошмарные приключения никогда со мной не происходили!» Плечо мистера Чаки казалось в темноте надежной твердыней. Он нащупал руку Тинки, поднес ее ко рту и поцеловал напряженные пальцы.
Катинка свободной рукой дала ему пощечину.
Чаки тут же отпустил ее руку. Она слышала, как он потирает ладонью щетину, отросшую за ночь на щеке.
— Прошу прощения, — сказал он, — но ради бога, не шумите!
Это умерило ярость Тинки, но она больше не собиралась терпеть подобных выходок.
— Включите фонарик!
— Ш-ш! Одну минуту! Я не зря его выключил.
— Включите его немедленно, или я подниму крик на весь дом!
— Обещаю включить, когда вы ответите, слышите ли вы храп Дея Трабла?