Кот и мышь

Брэнд Кристианна

Тинке не терпелось покинуть пыльный чердак, пока не вернулся Карлайон и не застал их там, но она видела, что завоевала благосклонность кривоногого валлийца и могла убедить его молчать о ночном приключении. Кроме того, ей было интересно его слушать.

— Дей, вы не боитесь, что вернется мистер Карлайон?

— Не беспокойтесь, девочка. Мы увидим его в окно — он спускается от Таррена по овечьей тропе и, вероятно, придет, когда станет совсем светло. Мистер Карлайон всегда бродит по ночам, когда бедняжка спит, — очевидно, им пришлось дать ей что-то.

— Скажите, вы что-нибудь знаете о кольце миссис Карлайон в форме

сфинкса? Мне кажется, я видела его раньше.

Мистер Чаки бросил на нее быстрый взгляд, но промолчал. Дей задумался, попыхивая сигаретой.

— Она иногда носит такое кольцо, но нечасто. Мистеру Карлайону это не нравится.

— Не знаете почему?

Дей пожал плечами.

— Наверное, он думает, что оно напоминает ей о прежних днях.

— Но это относится ко всем ее драгоценностям. Вы помните на ней это кольцо раньше — я имею в виду, до несчастного случая?

Он снова задумался.

— Нет. Но я был шофером и видел миссис Карлайон, только когда она выходила из дома в перчатках или муфте. Как сейчас помню ее в зеленом костюмчике, с соболиными шкурками на плечах и с маленькой коричневой муфточкой. Мистеру Карлайону нравилось, когда она так одевалась. «Носи свои соболя», — говорил он...

— На юге Франции? — перебил Чаки. — Разве там не жарко?

— Там бывает пронизывающий ветер, раздраженно объяснила Тинка. — Пусть Дей продолжает.

— Я только сказал, мисс Джоунс, что я был шофером и не видел ее колец.

— А вы были с ними во время несчастного случая?

— Нет, — покачал головой Дей. — К сожалению, у меня был выходной. Днем они уехали такими веселыми, а вечером он уже сидел, закрыв лицо руками, а она лежала в больнице. Никогда не видел, чтобы мужчина так убивался.

— Вероятно, он винил себя? — спросил Чаки.

— Мистер Карлайон повторял, что во всем виновата его беспечность. Он убрал руку с руля, чтобы зажечь сигарету, а вы ведь знаете эти дороги — одна оплошность, и вам конец. «Я убил ее, Дей Трабл, — говорил он, а слезы текли у него между пальцами и падали на пол — кап-кап-кап. «Она еще не умерла», — утешал я его. «Как она сможет жить в таком состоянии?» — отвечал он. «Все равно это лучше, чем умереть, мистер Карлайон, — говорил я. — Молитесь о ней Богу!» Вы религиозная женщина, мисс Джоунс?

Вопрос ошарашил Катинку.

— Я? Не думаю. Мне кажется, у всех нас имеются собственные представления о том, что правильно, а что нет. Мы должны быть честными перед собой и позволять другим вести себя так же. — Изложенное таким образом «кредо» прозвучало не слишком убедительно, но тем не менее...

— Ну а я человек религиозный. И скажу вам обоим: мне не по душе эта история с наркотиками.

— С наркотиками?

— С морфием, который дают миссис Карлайон. Конечно, ей бывает скверно, но Господь велел нам терпеть страдания, и мне кажется неправильным лишать человека заслуг, с которыми он мог бы предстать перед Богом.

— Вы бы позволили ей мучиться от боли?

— От физической — может, и нет, но это душевная боль, а человек вправе сам бороться с душевными проблемами. Так он вырабатывает характер и становится достойным того, чтобы предстать перед Богом.

— Но ведь это совсем юная девушка, — возразила Тинка.

— Достаточно взрослая, чтобы дать ей шанс бороться за свою душу. — Дей Трабл посмотрел сквозь квадратное окошко на гору, маячившую в бледных лучах рассвета, и Катинка

вспомнила, как мисс Эванс говорила ей, что оттуда видно все ничтожество человека в сравнении с Богом. Но мистер Чаки держался куда ближе к земле.

— Надеюсь, приятель, вы не предполагаете, что он дает ей слишком большую дозу?

Дей покачал головой.

— Конечно нет. К тому же миссис Лав следит за этим и держит наркотик взаперти — они боятся, что бедняжка доберется до него и покончит с собой. Нет, дело не в том, а... — Он оборвал фразу, снова уставясь в окно. — Мистер Карлайон возвращается!

Они спустились по лестнице и разбежались по своим комнатам, как дети, застигнутые во время шалостей среди ночи. Катинка прижимала к груди под халатом единственное изображение ее возлюбленного, которое смогла заполучить — свадебную фотографию Карлайона.

Лежа в кровати, Тинка слышала скрип его ботинок по гравию, шаги на лестнице и звук осторожно закрываемой двери, не зная, нужно ли ей быть благодарной Амисте, без которой она бы никогда не попала в этот дом и не узнала свою единственную настоящую любовь...

Но во всей истории Амисты нет ни слова правды. Возможно, это шутка над излишне доверчивой мисс Добрый-Совет, тянувшаяся несколько месяцев? Она была готова этому поверить, но в таком случае кто шутник? Никто из ее коллег с Флит-стрит не обладал необходимыми знаниями Письма приходили из этого дома, они описывали происходящее в нем, находящиеся здесь вещи, о которых мог знать только человек, контактирующий с ним непосредственно. Конечно, история Амисты могла быть просто прибавлена к описанию дома, но многое в письмах звучало правдиво и впоследствии оказалось соответствующим действительности. Однако в доме пребывали только четыре человека, двое из которых — Карлайон и его жена — появились здесь спустя много недель после того, как письма начали приходить. Катинка попыталась представить себе Карлайона или Дея Трабла, занятыми изощренной продолжительной шуткой над женщиной, которую ни разу не видели, объяснить все каким-то загадочным зловещим замыслом... Но почему именно она? Почему «А ну-ка, девушки»? Карлайон, раздавленный постигшим его горем; Дей Трабл, кривоногий слуга-валлиец, «религиозный человек»...

Наконец Тинка заснула. Утром Карлайон не пришел завтракать, и она молча ожидала, когда он появится, возможно, чтобы предложить ей покинуть дом, ибо ее лодыжка была в достаточно хорошем состоянии и уже не могла служить предлогом для задержки. Но только во время чая Тинка застала его сидящим в одиночестве в гостиной.

Карлайон выглядел очень усталым — поднос с чаем стоял перед ним нетронутый. Он молча поднялся, но ничего не сказал. Она налила чай в чашку и поставила ее перед ним.

— Простите, мисс Джоунс, — извинился Карлайон. — Боюсь, я не слишком вежлив. Но я очень устал — Анджела опять плохо спала, и я провел скверную ночь.

— Я слышала, как вы уходили и вернулись, — робко сказала Тинка.

— Хотя я очень благодарен вам за то, что вы сделали, — продолжал Карлайон, — ваш визит не увенчался успехом. Полагаю, Анджела начала думать, что никогда не станет снова нормальной женщиной — такой, как вы... На рассвете мы дали ей морфий, чтобы она поспала хоть немного. Только к чему это приведет? Какую цену ей придется платить за краткие часы свободы от мыслей о несчастье?

Казалось, он забыл, что считает Катинку врагом.