Кот-Скиталец
Шрифт:
– Вы хвалите инсанов, будто вы один из них.
– А, наверное, рождение в ихних стенах сказывается. Внутри них, даже воображаемых, кажется уютнее.
– Воображаемых – это…
– Духовно-нравственных. Стенах или границах. Андрская мораль, видите ли, не то чтобы для меня неудобоварима, напротив: самая творческая, самая высокая. Однако положиться на нее возможно не более, чем на тарелку с манной кашею. Издали посмотришь – возвышенно, слов нет, а вблизи невнятица. Воспаряем духом выше облака и из этой перспективы исходя, оцениваем житейские мелочи. Да орлу, понятное дело, кажется, что грешную землю сплошные мухи обсели! И жизнь-то их – грязища беспросветная, и страстишки – сплошная суета и томление дьяволовы… То еще ладно: беда, что орлы мы лишь в идеале, а в жизни теми же помойными
– Первое упоминание о наших предках, кстати, инсанское: одного купца и одновременно миссионера, – продолжил он. – Говорил он, что нет племени на земле красивее андров, что подобны драгоценному гагату – сердцевине окаменелого дерева хаги. Рост их и осанка царственны, цвет кудрей – цвет белой бронзы наилучшего клинка. Только жаль – распутны они и нечистоплотны. Сморкаемся мы, как он не раз видел, всем скопом в одну лохань, именно ту, где умываемся, а владелец рабынь, посаженных на торговую лавку, частенько тут же и потребляет их на глазах потенциального покупателя. Ну, рабство у нас изжито, однако традиционные лохани, скамьи и полы остались.
– Вот снова, – вмешалась я в эти периоды. – Вы говорите «мы», а критикуете, как чужой. Будто не любите.
– Напротив. Только свою родину и можно критиковать, но не другие. Что же до любви… Ручаюсь, король-монах вам или вашей дочке – или обеим, что все равно – читал проповедь на свою излюбленную тему: «Как любить родину, чтобы она тебя не вые…ла».
Меня покоробило это андрское выраженьице, вполне, однако, цензурное, в отличие от своего рутенского аналога. Он заметил это:
– Я же аристо. Два слоя людей в Андрии: мы и простонародье. Они одеваются как хотят – нарядно и по фигуре, мы на все случаи жизни имеем как бы форму: наше внешнее непременно подбирается в соответствии с сутью. Ведут себя произвольно, а мы – ритуально. Говорят как только могут красиво, зато мы, аристо, – по сути дела. Простые люди думают, что приказано, чтобы сформировать единомыслие и сплоченность нации. Аристократы обладают роскошью собственного… кукиша в кармане. Но самая главная наша прерогатива – быть острием пирамиды и вершиной дерева. С вытекающими отсюда последствиями. Не любить позволительно только и единственно свой народ: это прерогатива верных сыновей. По отношению к другим ни человек-аниму, ни в особенности дипломат не имеет права питать такое чувство.
Тут Шушанк опомнился. (Хотя я до сей поры считаю, что он специально отводил душу в моем присутствии, чтобы сообщить мне нечто важное и основополагающее.) И снова стал выполнять неблагодарную функцию связи с Лесом.
– Из моих окольных намеков вам должно было стать ясно, – перешел он на куда более казенный тон, – что теперь я должен буду повести речь о матримонизме.
– Уж куда яснее.
И он, наконец, изложил то, что я предугадывала на десять шагов вперед. Его непосредственная цель, которая так мало, на рутенский погляд, отвечала его внешнему виду, была – обеспечить переговорный процесс на самом высоком уровне: не только с Андрией, но и с ее нынешним хозяином Инсанией. Положение было следующим. Мы таки основательно взяли их за… жабры: миляга Шушанк обозначил реальный предмет взятия более конкретно и без эвфемизмов, однако, как это принято среди тамошних аристократов, во вполне печатном стиле. Не видя никакой возможности выкурить наших явных и тайных, возможных и невозможных сторонников и своих диссидентов, которых автоматически полагали
– А Страна Нэсин не делала попыток возвратить андрам их лежалый товар?
– Во-первых, тамошний диван… Диваном называется, собственно, такое возвышение, крытое коврами и подушками, на котором восседает и заседает тамошняя палата представителей… Так, значит, этот диванный парламент заблокировал договор о выдаче преступивших граждан по той причине, что они все вместе и каждый сам по себе вассалы Владетеля Инсанского и по существу дела прибегают к его справедливости и правосудию, а не убегают от них. Во-вторых, инсаны народ хозяйственный, у них ни одна пара своих рабочих рук не заваляется, так отчего чужими не попользоваться?
– Молодцы. Значит, Лесу дарован мир.
– Во имя обеспечения лояльности андрских граждан, по преимуществу двуногих, своему правительству и государству. Остальных граждан не так просто обеспечить чем-либо подобным – строптивы и мало склонны к дрессуре.
– Учту последнее. Я так думаю, из-за того фриссы, кауранги и манкатты и не обладают всей совокупностью гражданских прав.
– Но вы учтите еще, что от вас тоже потребуют гарантий.
– Сами на себя удавку надели своими действиями, а туда же – гарантии вам подай, – проворчала я.
Оборот событий, однако, был тот, что нам нужен.
– Инсаны называют сие «аманат». Почетный залог доверия и мира. Мы хотим получить вашу дочь, вернее, того ребенка, которого она родит от владетельного аристо. Четко это нигде не прописано, но во время моего инструктажа витало в воздухе. И андры, и нэсин не видят иного – и более достойного – средства погасить конфликт. Выбор ее, как мне гарантировали, будет свободен, тело – тоже: брак после рождения дитяти любого пола может быть расторгнут по ее желанию. Вот судьбу ребенка должны будут обговорить особо.
– Ну вот, не успели познакомиться, как ставите перед фактом. Я бы предпочла не разводить эти матримонии так рано. Лесу безразлична любая политика, он просто нуждается в покое от вас, и, кроме того, сначала нужно состряпать мирный договор, а уж потом назначать за него цену. А то выходит по пословице: сегодня деньги, завтра стулья.
Мое недовольство проистекало не из того, что наши соседи увидели в Серене меч и могущество Леса, а потому и жаждут извлечь ее оттуда и присвоить: дело житейское. (Что вместе с ней и Лес перекочует в Андрию, о том из не-лесных разве один БД, изрядно лесной по своим привычкам, догадывался, а он не выдаст.) Но не хотелось затевать очень политический и не весьма политесный разговор с дочерью.
– Уважаемый Шушанк! Серена моя упряма и строптива, как необъезженный фрисс, и браться напрокат ей, я думаю, будет противно.
– Это же пока зондаж мнений, – успокоил он. – И притом – почему бы ей не устроить свою судьбу с полной приятностью? Вы мать и в кое-чем не должны отличаться от всех вообще матерей.
Я поняла, в чем; хотя, по правде говоря, рутенские матери с одинаковой силой одержимы желаниями выдать детище за хорошего человека и держать у подола, заиметь внучат и спихнуть их всех скопом с плеч долой.
– Вы правы. Мною движет обыкновенное бабское желание найти Серене пару. (Вранье на три четверти: такое желание наступает при виде конкретного объекта, а эти ожившие негативы меня не прельщали, даже лучший из них, Даниэль.) – Не выдавать же ее за собаку или полумифического лесного коника?
Да. Я хочу, чтобы и в этом была ее воля надо всем, что происходит. Но не только воля – и нечто большее. Ибо Серена ищет, ищет вслепую, как все обычные девушки. Подкладка исконного тяготения женщины к мужчине неясна ей самой, но это – такое же стремление пройти круг и замкнуть цепь, каким одержима я. Инстинкт зовет ее не к подобному, а к дополняющему ее совершенство своим, но у врат интуиции у нас, людей, стоит на страже разум, поэтому и она двинется путем разума, а не любви.