Кот-Скиталец
Шрифт:
И вот мы ринулись из парадной части города на окраины. Здесь кольцо стеклянных карандашей размыкалось, и плебейские новостройки бурно выплескивались из ограды наружу. Назвать их фавелами, трущобами, черемушками или Гарлемом язык не поворачивался, и все-таки они были всем этим вместе взятым: ручной, нарядной, неунывающей бедностью.
Посреди вселенского лоскутного одеяла голубых двухэтажек, белых коттеджиков, зеленых огородиков, красных оврагов и бурых пустырей полого вздымался бронзовеющий купол, округлый, как женская грудь, стремительно вздымающийся, подобно крылу большой птицы, весь погруженный в стихию тихого и неостановимого движения. Он повторял линии своего естественного влагалища и поэтому казался
– Там внутри – голая скала, которая когда-то выступила из мягкой илистой почвы иссохшего или вылившегося через естественный сток озера, – говорил между тем Шушанк. – Когда смотришь на нее вблизи, кажется, что она прорвала насквозь самое платформу. Отсюда и пошло предание, что это «изначальный камень», вроде бы зародыш сего земного мира. Его избрал своей трибуной Учитель Справедливости…
– Добродетели и Праведности, – мягко поправил шофер.
– И с тех пор камень ждет своего часа, чтобы взорваться, изойти новой жизнью.
– Можно поближе и изнутри посмотреть?
– Позже, благородная госпожа, – возразил водитель. – Ни к чему туда приличным дамам ходить, тем более из доверенного круга. Там порядком запущено, работают ремесленники из немтырей.
– Немудрено, – проворчал бассет по-кхондски. – Ведь говорят, даже сама полетность купола – их рук дело. Как и те повозки, которые они оставляют на границе Леса и Андрии, чтобы не дразнить здешних высоколобых. И кто поручится, что они и сейчас не пользуются своей темной силой, а, госпожа моя?
Андры сделали вид, что не слышат намека, а, возможно, и не делали его: голосок Бэса звучал на пределе даже и кхондской слышимости. Мы стояли тесной кучкой, впитывая в себя зрелище. Почему они боялись меня и Серены? Может быть, ее и моя Силы могли там нечто сдвинуть – не в физическом смысле, а в плане трансценденции. Химическая реакция встречи необычайного с необычным. Правы ли они были?
Напоследок, уже в машине, я поинтересовалась у Шушанка, кто селится вокруг Храма.
– По большей части бродяги, псы и ремесленники, – он вздернул кончик рта в ухмылке. – Бомжики и Молчуны. Из-за всего этого тут и службы не служат, одни редкие паломники навещают сии стены.
На пороге гостиницы Арт уныло переглянулся с Бэсом.
– Поездили, постояли – и снова в коробку. Век нам, что ли так жить?
– Вы-то будете на все лады развлекаться, погодите только, – донеслось из Бэсова нутра. – А мы с хозяином давно все театральное, и музейное, и археологическое посмотрели, и теперь в Шиле для нас скукота одна.
– Так с нами по второму заходу сходите. В компании веселей.
– Некогда.
– Чего же на скуку жалуешься?
– Да так всегда бывает: пустых дел по завязку, одно мельтешение, а для друга да для души и медного грошика не отыщется.
Ну, понятные обиняки: пасти нас друг Шушанк и абиссинско-пигмейско-египетский божок Бэс не пригодны, это поручат другим, которых пока нельзя обвинить в том, что они поддались нашему обаянию. Какая, между прочим, разница между добродетелью-праведностью и справедливостью? Вот было бы можно у Варда спросить:
Тут Серена внезапно прервала мои размышления:
– Как он огромен и прекрасен, Храм! Это Купол Горы и одновременно Купол Пещеры. Только ему самому еще надо родиться из глыбы и подняться: он не весь снаружи, он скрыт.
Скрытое. Невоплощенное. Батын. Парус и мачты небесного корабля.
Поинтересоваться городом изнутри мы почти что и не успели. Видимо, насчет нас поступила команда, перечеркивающая старую, и аудиенция королевы Эрменхильды приблизилась к нам вплотную. Пожалуй, виновато в этом было не только наше нетерпение, но и чрезмерная пронырливость – мы успели побыть свидетелями чересчур многих сцен частной жизни. Кроме того, бассет обещался поторопить дворцовую бюрократию через кое-каких знакомых каурангов, что работают там санитарами леса… тьфу, Замка, то есть убирают андрские объедки. Так что тут все факторы сложились вместе. Вначале, как сказало королевино доверенное лицо, ей угодно принять одну меня, немного позже – мою дочь. Мы не знали, радоваться этому или нет: бассет и Фиолетта дали нам понять, что в период до мы лица частные и свободны как угодно распоряжаться собой, а вот после фиг погуляешь по метрополитену, музеям и прочим культурным учреждениям. Будут водить ограниченно, вполне официально и одним казенным андром в свите, увы, не ограничат.
Непосредственно до того Шушанк и Бэс в последний разок проинструктировали меня насчет характера своей госпожи. По словам андра, ни тем, кто любил, ни тем, кто не принимал «инсанскую сивиллу», не удавалось сделать ее заместительницу полностью своей. Она была как бы сложена из двух частей: по духу, да и чисто по-женски, была естественной союзницей Софии – притом и сама прежняя королева не однажды ее выручала, – но по натуре, гибкой и своевольной, противилась и тем, кто во имя личных отношений с ее предшественницей желал сделать Эрменхильду покровительницей инсанской культурной экспансии. Поворачиваться к человеку согласной, а не супротивной стороной сия царственная особа не умела и не соизволяла. Так говорил Шушанк, а его песик добавлял:
– Она получила в детстве какую-то непонятную закалку. Из тех, чье чувство достоинства постоянно попирают, получаются жуткие гордецы, а с ней такого не вышло: те из придворных, кто «прессовал» ее начиная с двенадцати лет, в конце уперлись в нечто такое, что не поддалось их усилиям. Предел сжатия. Кстати добавлю: тут хозяин говорил, что наша королева противоречит всему подряд. Так это тоже зависимость, только с обратным знаком! Тогда бы ее любой вычислил. Нет-нет, она не просто кажется своевольной, а в действительности имеет свою волю, и решения ее непредсказуемы.
Взрослый ребенок в диком парке с двумя истинными детьми на руках, представила я. Гибкий человеческий тростник. Трость. Бамбук. Шпага. Как вести себя с таким созданием, которое не поддается на обычные хитрости нас, двуногих?
«Показать ей себя такой, какова я взаправду. И не хитрить», – решила я.
…Очень раннее, темное еще утро. Машинка со мной, Шушанком и Бэсом внутри перескакивает через деловые кварталы и парки. Дорога почти упирается в широкое подножие одинокого холма – он куда больше, чем мы ожидали, и вырастает на горизонте стремительно, будто напрыгивает на тебя. Замок довлеет надо всем: прямоуголен, регулярен и тяжел, как антикварный утюг, что нагревается изнутри углями. Они уже горели в многометровой толще стен – крошечные оранжевые оконца. Да, это и впрямь корона, но не сводчатый венец, подумала я. Серена, которой каким-то образом и его показали раньше, чем мне, говорила: