Кот-Скиталец
Шрифт:
Изящная, тонкокостная головка, остриженная еще короче обычного; на лоб мысиком спускаются гладкие светло-каштановые волосы. На затылке – две нежные ямочки. Прямо хочется взять ее там двумя пальцами, как змейку. Еще так мои кхонды берут клыками за загривок уже покоренную и разомлевшую невесту на торжественном гоне: в знак мимолетной своей власти. Плосковатый анфас, слегка приподнятые скулы; однако небольшой носик в профиль безупречен, а профиль – пробный камень женской красоты. Прямые, густые брови, небольшой рот, маленький подбородок – вылитая «черная мадонна», разодетая для крестного хода. Кожа, хоть и азиатски гладка, всё-таки слегка
Хороша несмотря на очки, что она надела, дабы вчитаться в мои сопроводительные документы: документы сии изготовил, по кардинальной неспособности к этому делу моих соплеменников, милейший Шушанк. Круглые, в черной оправе, стекла увеличивали и глаза, и свет, что из них лился. В сем мире тотальной коррекции зрения в сторону большей остроты и дальнобойности, в мире лазеров и контактных линз ни к чему было класть на медиевистскую стилизацию такой диссонансный мазок. Разве что ради самого диссонанса.
И, ко всему прочему, все это витало в облаке поистине андрского духа! Ее несравненные ароматы – жасмина вкупе с горьким орехом – опахивали нас обеих, как сладчайшая пагуба, убийство для моего кхондского нюха. Наши шерстистые дамы имеют каждая свою визитную карточку: толкование и расшифровка звукового имени и сверх того – принадлежность к возрастной категории и одновременно лестное прозвище: «Расцветающая юность», «Та, кто жаждет понести», «властная родильница», «Мудрейшая советом» и тэ дэ: но эта информация овевает тебя, как легчайший пассат. Здесь же был поистине шквал! Но и через него легко проникали на мою сторону те струнные запахи, которыми она была мечена от природы: теплые ноты подмышек, заросших пушком, резкие – телесного пота и искусно подавленного волнения, чистые, росные – женской влаги еще молодой, не отходившей своего срока самки. К моему счастью, она нисколько не догадывалась ни об остроте моего обоняния, ни о той душевной борьбе, что в нем происходила. А то взволновалась бы еще больше.
– Итак, приветствую вас в нашем доме, госпожа Тацианна!
Голос у нее был довольно приятный: звучный, чистый и более горловой, чем грудной. (С детства не терплю теплых и глубоких меццо-сопрано – доносятся будто из-под перины.) Однако мне мало польстило старинное звучание моего имени, которое я унаследовала от одного из отцов церкви. В зрелом возрасте он невзлюбил античность, порывался нацепить на свою женскую паству плотные покрывала, а в старости кончил жизнь пустынным ересиархом. В отместку я так отчеканила ее крестоносно звякающее, твердоблещущее, как кираса, имечко, что от стен отдалось:
– И вам поклон и привет от всех вершин Леса и от всех вождей его Триады, ваше королевское величие, госпожа госпожей Эрмэнэхильда.
– Когда в лицо называют титул, имени не требуется, – она чуть улыбнулась. – Ваш собственный титул нигде точно не упомянут, поэтому вы, в отличие от наших властительных мужчин, женщин и меня самой, имеете право на имя. А поскольку я не сторонница условностей и церемоний, а вас, как вижу, они тяготят, называйте меня Эрмина. Или госпожа Эрми.
– А вы меня – Тати или ина Тати.
– О-о, ина – это значит «мать-госпожа»? Мои сыновья говорили мне много лестного и о вас, и о вашей дочери. Но по-разному, будто в каждой из вас – две женщины. Они ведь сами различны, хотя, можно сказать, близнецы.
Позыв сугубой откровенности. Надо же так сразу, а? И, заметим, здешняя Тора все время доказывает, что похожа на мою. И на Чтение Владетеля Эрбиса, кстати, тоже.
– Король-отшельник не сказал ни одного обоюдоострого слова ни о короле Мартине Флориане, ни о вас, Эрмина. (Мартина протитулуем, ибо здесь отсутствует, а вас, дорогая, так пустим.)
Она поняла:
– Вашу дочь Серену они хвалили наперебой. Однако один из них упирал на те качества, что выделяют ее изо всех женщин: отвагу, искренность, пренебрежение мелкими дамскими хитростями и уловками. Другой же считает, напротив, что она квинтэссенция ценимого мужчинами в своей спутнице и половине испокон веков, и проявляет эти свои качества открыто и без малейшего страха.
– Что верно, то верно, ваше…ство, – пробормотала я. – Страха в ней нету никакого. Она же что думает, то в глаза и лепит, а многочисленность и конкретный состав аудитории на нее никак не влияют. Вы уж наставьте ее, присмотрите, как человек опытный…
(Ох уж мне это амбре, амбра драгоценная кашалотовая! И это особенное искусство андрок перебивать свои натуральные запахи, которое идет вразрез с концепцией моей триады, – так пес для вящей маскировки вываливается в рыбной тухлятине. Может быть, это они инстинктивно мысли свои так прячут, чтобы по запаху было не угадать?)
– К чему? Она ведь, судя по всему, отнюдь не дикарка, ваша прекрасная дочь. Умна и любое знание схватывает еще в полете, причем обучается, не теряя своей сущности, – продолжала королева. – Вы ведь способны провести куда меньше аналогий между нашими андрскими реалиями и вещами вашего исконного мира, чем она. И в то же время она кажется куда более своеобычной. Я могу представить вас в разных ролях, более или менее высоких и почетных: жена богатого фермера, руководитель библиотеки, воспитательница детей аристо… Это, может быть, наивные, однако непротиворечивые образы. А ина Серена… право, не представляю себе, на каком уровне она впишется в андрское существование. Раритет… артефакт… инкунабула.
Лейтмотивом сравнений было – «ожившее имя-знак былых времен». Меня чем-то поразил ход ее рассуждений. Нет, она вовсе не пыталась замаскировать то мнение о нас обеих, которое сложилось у нее более со слов Даниэля, просто ей не хватало выражений. И храбрости.
– И еще, – продолжала она с усилием, так отвечая на мое выразительное молчание, – мне намекнули на то, что ина Серена получила в дар некие сверхъестественные способности, что пока не проявлены.
– В дар – сверх того, чем она обладает от природы? (Я снова схитрила: мне надо было понять, какие это способности моей дочки имеет в виду королева – подключаться ко вселенскому «банку данных» или качать силу прямо из материка Геи-Эрдхе). Политику лучше не впадать в мистицизм, это не его стихия.
– Если он уже не погрузился в эту стихию вплоть до сердца, – ответствовала она, постукивая тонкими пальчиками по ручке своего кресла. – Вы, ина Тати, сколько-нибудь сведущи в нашей мистической теологии?
– Не более, чем в вашем психоанализе, – пробубнила я под нос. – Можно сказать, нисколько.
На последних словах я повысила голос: признаваться в собственном невежестве я умею, ни капли не кривя душой, ибо оно неисчерпаемо, как и любое иное. А информация, полученная мною от Варда, никак не в счет.